Реальность третьего рода - стр. 10

Мишель следил, как солнечные пятна медленно ползут по стене к шкафу, за которым спал сосед. Шу и Пильдис сидели за столом, Шу попирал ногой ярко раскрашенный глобус. Радио бормотало: «До начала утопительного сезона в городе планируется починить водопровод и…»

– Вот тогда нас и утопят. – Угрюмо подвел итог Пильдис.

Мишель окончательно открыл глаза. Ночь и весь прошлый день казались какими-то нереальными, он улыбнулся одному яркому воспоминанию: посреди ночи кто-то вломился в дверь и страшным трагическим голосом потребовал: «Яду мне, яду!» «Яд там, на полочке, – не просыпаясь, пробормотал Пильдис, – Дай ему, Мишель.» Он нащупал на шкафу склянку и с тем же чувством нереальности нерешительно протянул ее в темноту. Неизвестный схватил склянку и убежал в темноту. Мишель сомневался, было ли это на самом деле, или то был сон. Склянка с ядом стояла на полке, золотистая в солнечных лучах.

– А это что?! Мишель поднялся и подошел к столу (с навигацией у него было не все в порядке).

– Я так думаю, это – нам.

– Ага, – кивнул Пильдис, – Это Тот-Кто-Ночью-Заходил, оставил…

На пакете ровными буквами было выведено «K 4 2 B».

– Давай посмотрим. – Это не было сказано, но было подумано обоими одновременно.

Шу раскрыл сверток, на стол вывалился ключ.

– Может это для Винского или Ту? Кто-нибудь признается.

Они вышли на пустую улицу. В это время дня в городе царствовал жестокий бог. Жизнепробы называли его Двуликий Пьянус. У него было два лица. Одно празднично раскарашенное и веселое. Другое жестокое, оно приходило утром. Поэтому по утрам улицы обычно бывали пустынны, только на берегу или на Мосту можно было встретить какого-нибудь бледного молодого человека, жадно подставляющего лицо утреннему ветру.

Празднично разодетый человек стоял на углу и ко всем приставал.

Мишель думал, пристанет он к ним, когда они тоже дойдут до угла, или нет. Да, наверняка пристанет, если только не будет занят тем же с кем-нибудь другим. Он был очень рад, когда в его сети попал рыжий жизнепроб, который шел несколько впереди. Ну, теперь точно не пристанет. Разодетый что-то горячо объяснял рыжему, и при этом на его лице была изображена такая сияющая радость, какую Мишель видел только у своего троюродного брата-идиота. Рыжий же оторопело смотрел на раскрашенного, очевидно не совсем понимая, откуда взялось это порождение Двуликого на центральной площади.

Все испортил Шу.

Когда они поравнялись с этой яркой парой, он повернулся к разодетому и язвительно спросил:

– Ну, и что нового про Бога?

Разодетый моментально забыл про Рыжего и, направив свою улыбку на Шу ответил:

– Бог любит тебя! – Человек говорил без акцента, но что-то говорило Мишелю, что тот иностранец. Возможно то, с какой осторожностью он расставлял слова в предложении.

– Да ну?

– Конечно! Прими его в свое Сердце, и он спасет тебя! Знаешь ли ты, что делает наседка со своими цыплятами в страшную бурю? Она берет их под крылья и спасает их ТАМ. Так же сделает Бог с тобой, если ты пустишь его в свое сердце. Ведь ты страдаешь!

– Я? Нет. Не страдаю.

Проповедник замолчал на мгновение, обдумывая совершенно новую для него информацию. Он, наконец, заметил Мишеля и обратил на него свое сияющее внимание. Вероятно он почувствовал каким-то древним чутьем проповедника, что Шу понимает в этом вопросе намного больше его и поэтому решил избегать прямого разговора с ним. А Шу, действительно, понимал.