Развод. Вспомни, как мы любили - стр. 41
Перехватывает мои запястья, сжимает их, выдыхает через нос клубы пара и вглядывается в мои глаза:
— А если мне нравится этот парфюм?
— Не заливай, Воронин, — мне приходится встать на цыпочки, чтобы хоть немного повысить свою угрозу в его глазах. — Я знаю, что сладкие и приторные запахи тебя бесят.
— Все-то ты про меня знаешь.
Наши выдохи сплетаются в одно облако пара.
— Как облупленного, Воронин.
А затем у меня в голове всплывает наш первый поцелуй. У меня тогда также сердце стучало. И глаза у Виктора были такие же: расширенные зрачки, поволока…
— Проваливай, — выдыхаю я и цежу сквозь зубы. — Воронин. Вижу, твои похороны откладываются.
28. Глава 28. Не мое дело
— Соглашусь, — он кивает. — Мне пора.
— Ага, катись колбаской, Воронин.
И я понимаю, что если он сейчас сделает ко мне шаг, то я за себя не отвечаю.
Моя тоска принимает четкое желание его объятий, поцелуев и горячего шепота на ухо.
Я скучаю по нему.
И еще я хочу в отчаянии доказать ему, что со мной лучше, чем с Ларисой, от которой он приехал.
Господи, как же я хочу вырвать у жестокой реальности еще несколько минут с Виктором и забыться с ним.
Да, он меня разлюбил.
Я все это понимаю, но я жажду прикоснуться к его горячей коже, потереться о его щеку и прижаться всем телом к нему.
— Уходи, Вить, — шепчу я. — Зря ты приехал.
— Ты права, — он отступает.
— Как обычно, — я тоже пячусь к крыльцу.
Смогу ли я в будущем не видеть в нем любимого мужчину? Отпустит ли меня хоть когда-нибудь?
Или мне жить с этим до конца своих дней?
С этой кровоточащей раной и воспоминаниями, в которых я счастлива.
— Спокойной ночи, Маш.
Разворачивается и делает несколько шагов к калитке. Меня всю распирает от гнева на себя за свою слабость, на Виктора, на дочерей, на Ларису, которую мое воображение рисует в белом платье и рядом с моим бывшем мужем у алтаря.
Сука.
Премерзкая гадина.
— Виктор…
— Что? — оглядывается у калитки.
Я должна быть холодной и презрительной.
Но не могу.
Блин. Не могу. Как тогда, когда я этого тупого Воронина била учебником по его голове за то, что листы в моей тетрадке по математике сложил сердечками.
А я была аккуратисткой. Я тогда вспыхнула одновременно диким смущением и гневом.
Короче, била я его с большой и громкой любовью.
Как же сердце тогда стучало.
Виктор молча на меня прищуривается, и я с вызовом приподнимаю подбородок.
— Нам надо обговорить некоторые моменты нашей опеки…
Только не об опеке я хотела сказать, а о том, что Ларисе надо сменить парфюм.
— Да? — приподнимает бровь.
— Да, — киваю. — Я не хочу с тобой сталкиваться лбами вот так, — прячу руки в карманы халата. — Тебе, может, все равно, а мне нет. Мне и нашим девочкам нужны границы.
— Насчет “все равно” ты погорячилась…
— Тебя штормит, — вздыхаю, — но иначе, чем меня, — хмыкаю, — у нас выходит очень интересная ситуация. Не только я тебя потеряла, но ты и сам себя.
Молчание.
Вот оно что.
Мы оба потеряли Виктора.
— Мы тут будем оговаривать твои границы? — тихо уточняет он.
Что это? Он напрашивается на чай?
Сердце пропускает удар.
Я хочу ухватится за этот момент, как за иллюзию того, что сегодняшняя ночь может толкнуть нас друг другу.
Нет.
Я обещала, что не приму его и не стану даже думать в этом направлении.
А еще он приехал ко мне в дом от другой женщины. Не настолько я жалкая, чтобы сейчас впускать его в дом на чай и разговор.