Развод в 45. Начну с нуля - стр. 23
Я так понимаю, он из дома намеренно свинтил. Но, как бы там ни было, получилось, что поддержал бунт сестры. Что поделать: пятнадцать Тиму, боженька ещё мозги ему не вправил, как следует.
– Долго вы ещё друг в друга пальцами, как в детстве, тыкать будете? – устало поинтересовалась я.
– Вот что, – вклинивается Антон. – Ты, мать, рисуй им прогулы в графике, а я введу штрафные санкции. Мне нервотрёпки на работе хватает. Я домой прихожу, хочу простых и понятных вещей: тишины, спокойствия, пожрать, поспать! А если я ещё каждый вечер и тут буду нервами выкладываться, то сдохну. И тогда вы все попляшете, оставшись без ничего, с голой задницей!
Опять я та самая пресловутая «мать». Но сейчас уже у меня нет сил раскручивать борьбу за собственную независимость и равноправие.
– Я в душ и спать. Делайте, что хотите. Можете вообще ничего не делать, но тогда и я пальцем не пошевелю, чтобы вам потакать.
Я решила качели не раскачивать. Всё равно сейчас младшее поколение упрётся и скандал затянется.
– Мам, – делает ко мне шаг Тим.
У него всё же совести побольше, чем у Марины. Я вижу это по его глазам. Сын чувствует себя виноватым. Но это не отменяет того, что он сделал. А поэтому я качаю головой и делаю шаг назад.
– Я не знаю, кому назло вы делаете – мне или отцу. А может, самим себе. Пора взрослеть. Я не снимаю с себя вины. Слишком опекала всех, приучила, что мама – подорожник. Приложите к любой ране – и всё заживёт. Но я всё же хотела, чтобы вы выросли не беспомощными и не безответственными, а сильными, умеющими решать самостоятельно любые проблемы. Чтобы умели заботиться не только о себе, но и о тех, кто рядом. Позволили маме хотя бы в сорок пять иметь возможность пообщаться с кем-то помимо семьи, сходить в спортзал, посидеть за чашечкой кофе не на кухне, а среди людей. Помнили не только о себе, но и о тех, кто нуждается в вашей заботе. О собаках, например. Это чтобы было понятнее. Нагляднее. У тебя, Марина, однажды будут свои дети. И если ты будешь их бросать дома, а сама мчаться к подружкам, потому что у тебя отпуск или каникулы, боюсь, им не выжить. Ты, Тимур, однажды женишься. И мне бы хотелось, чтобы это было и в горе, и в радости. Чтобы ты не ждал, когда тебе ужин приготовят, а мог сделать это самостоятельно. Жену порадовать или позаботиться о ней, если вдруг устала, провела бессонную ночь с малышом или заболела. Всё это кажется мелочами. Но из них складывается наша жизнь. Не парадная, не напоказ, а простая, семейная, где есть место любви и поддержке, взаимовыручке, наконец. А то, что я вижу… похоже на басню Крылова: «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь». Мне сейчас очень больно. И стыдно за вас. И за себя тоже стыдно, что не научила, не смогла, не авторитет. Что моё слово для вас ничего не значит. Что вам плевать на меня, на отца, на собак наших. Да и на себя плевать, ведь вы не способны даже убрать за собой, порядок навести.
Я махнула рукой и ушла. Вначале в ванную комнату, а затем в свою.
Не знаю, проняло ли их хоть немного. Но знала я другое: не сдамся. Иначе так и останусь ослихой, что тянет на себе всю семью и однажды сдохнет, когда сил не останется.
20. 20
Слышу, как гремят осколки. Кто-то их собирает, по всей видимости. Но мне даже не интересно, кто. Уж точно не муж, который посуду побил. Я бы поставила на Тима, но, прислушавшись, различаю препирающиеся голоса. Младшие вдвоём там орудуют. И ругаются. Лишь бы не подрались, как в детстве. Но сейчас я спокойна: Тим уже вполне способен за себя постоять. Это за Марину стоит переживать, но внутри ничего не шевелится.