Развод. Ты предал нашу семью - стр. 6
И он ведь заслуживает того, чтобы я сейчас взяла себя в руки и поговорила. Он меня никогда не обижал, любил, заботился и не отлынивал от семьи.
— Господи, — накрываю лицо руками.
Я должна сдержать в себе крики и агрессию.
— Нин.
— Заткнись, — цежу я сквозь зубы.
А в следующую секунду я в тихой, но яростной борьбе пытаюсь вырваться из рук Глеба, который прижимает меня к своей груди, игнорируя мое сопротивление.
— Прекрати, — кричу шепотом. — Не трогай меня!
— Прости, Нина, — мажет губами по виску, щеке и шее. — Прости меня.
Глаза жгут слезы, грудь клокочет от криков, которые я не могу выпустить из себя, и меня сотрясает в немых рыданиях.
— Прости…
Он оседает на пол, увлекая меня за собой, и продолжает целовать. Его губы оставляют на мое влажной от слез коже ожоги.
Мне больно. Так больно, что раскаленные иглы под ногтями показались бы детской шалостью.
Я умираю в объятиях любимого мужа.
Мое сердце гниет, покрывается струпьями и язвами.
— Прости меня, — Глеб утыкается в мою шею лицом. — Нина, это было глупости. Один раз. Всего один.
У предательства есть градация?
Наверное.
Но препарировать причины, взвешивать вину и оценивать обман можно только на холодную голову.
А у меня сейчас в голове мозг расплавился и булькает паникой, ревностью и отчаянием.
— Пусти меня.
— Нет. Не отпущу.
— Мы не можем.
— Можем.
— За что, Глеб?
— Я не знаю. Не знаю, Нина.
Я все же выворачиваюсь из его рук и отползаю к комоду. Меня продолжает трясти.
— Ты ведь знаешь, что я люблю только тебя. Мы столько лет прожили.
Да, и эти года все усложняют, как и наши дети.
Я должна быть сильной, взрослой и разумной, чтобы понять, как дальше быть, а я хочу все бросить и сбежать. И ведь детей в охапку всех не соберешь, потому что они давно не младенцы.
— Я, как и ты, растерян, — Глеб всматривается в мои глаза. — Мне этот ребенок не нужен, я его не хотел, не планировал…
— Прекрати, а то ты сейчас договоришься, что притащишь его в наш дом, — руки холодные и потные. Я вытираю их о подол платья.
— Не говори глупостей, — смотрит в сторону и хмурится.
— Ты еще и не предохранялся, — шепчу я. — О чем ты думал?
— В тот момент? — переводит мрачный взгляд на меня. — Ни о чем, Нина.
— Ты так нажрался, что совсем не соображал? — шепчу я.
А затем я вспоминаю тот вечер, когда он пришел пьяный с корпоратива и как молча, сшибая все на своем пути, поднялся на второй этаж в нашу спальню и заперся в ванной комнате на пару часов.
А затем всю ночь прижимал меня к себе и неразборчиво шептал, что я у него сокровище и что он меня любит больше жизни. Благодарил за сыновей, за дочь и за то, что я такая любимая.
— Я тогда ничего не сказал, потому что думал, что пронесет. И если бы пронесло, Нин, я бы с собой это в могилу унес, — сжимает кулаки. — Ты бы ничего не узнала.
Мне холодно от его слов, потому что я бы предпочла жить в неведении. И то, что Глеб решил тогда смолчать, скрыть правду о том вечере и продолжить жить, как жил, было, наверное, правильно.
Но это только в том случае, если бы не было беременности.
Мы прожили с Глебом слишком много лет, и у нас схожие характеры и взгляды на жизнь. О некоторых моментах, что могут уничтожить семью и травмировать детей, лучше молчать.
Это наш кризис. Наши отношения, которые полетели под откос, и швырять детей в эту грязь, не осознав всех последствий, нельзя.