Развод. После... - стр. 27

– А что тогда правильно, Макс?

Целых две секунды мы смотрим друг на друга каким-то потерянным взглядом.

А потом снова яростно целуемся, заставляем сердца выпрыгнуть из тел от ударов друг о друга.

13. 13.

Оля.

Макс обхватывает меня руками за голову, что я не в силах ее повернуть. Мои губы под его тотальным контролем. Он напористо, влажно обхватывают их, а язык ласкает рот.

Сердце устало биться так часто и иногда делает смертельный кульбит, останавливается. Затем заводится снова, когда я жадно хватаю тяжелый воздух, скопившейся вокруг нас.

Мы двигаемся по комнате в каком-то танце с одним известным только нам ритмом. Задеваем стул, полку с книгами. Те падают на пол, раскрываются.

Приступ страсти вспыхивает как яркий фонарик.

Задыхаюсь от требовательных касаний. Макс руками постоянно трет тело, сминает. Такой голодный до меня, словно мечтал об этом все два года, что мы разведены.

Одежда, в которой пришла, наглым образом летит в сторону. Кречетов грубо срывает ее с моих плеч, сминает и выбрасывает.

Его рубашка, брюки – все приземляется в общую кучу.

Бывший муж припадает к обнаженной груди, втягивая в рот по очереди соски. Они ноют и просят ласки. Точнее, его языка. Горячее дыхание без жалости опаляет чувствительную кожу.

Откидываю голову, чтобы было удобно покрывать шею поцелуями. Макс царапает и покусывает, оставляет бороздки от своей вечерней щетины.

Кречетов же бреется каждое утро. Тщательно. Потом наносит какой-то дорогущий крем после бритья. Этот запах до сих пор зафиксирован в каком-то отделе моего мозга, который отвечает за безопасность.

Если честно, наш секс всегда, всю семейную жизнь был несколько странным. Я по пальцам могу перечислить, когда он был в постели.

Сейчас Макс подталкивает меня к обеденному столу, на котором еще стоят тарелки и лежат приборы. Ими ели его родители.

Кречетов надавливает на поясницу, заставляя прогнуться.

Между ног пламя лижет, колени наполнены желе, и я плохо удерживаюсь в вертикальном положении.

Руками хватаюсь за скатерть, когда моего позвоночника касается влажный язык, чертя какие-то узоры.

Макс толкается в меня бедрами, его член упирается между ягодиц, и спазм, как новогодняя гирлянда, зажигает миллионы огоньков по всем нервным окончаниям.

Мы не говорим, не спрашиваем. Просто трогаем друг друга, целуем, куда дотянемся.

Все это похоже на какую-то гонку.

Взгляд постоянно падает на стол, на шторы, цвет которых идеально сочетается с диванной обивкой.

Он нанимал дизайнера? Это была женщина?

Ревность коварной змеей вылезает из нутра и обвивает шею, душит.

Я больше не имею права на ревность.

Чья-то тарелка с лязгом падает на пол. Она не разбивается, но неприятный звук касается ушей, и я морщусь.

Затем падает вилка. Вспоминая примету, хочется дотянуться до нее ногой и наступить. Еще не хватает, чтобы какая-то баба пришла.

Властными движениями Макс разводит в стороны мои ноги и, продолжая массировать пульсирующую точку, снова толкается.

Искры осыпаются, а меня бьет дрожь.

– Не смогу, Макс… – слезно причитаю.

Щеки мокрые, но я не плачу, это все от ощущений.

– Доверься мне, Ляль.

Своим напором бывший муж только сильнее загоняет меня в угол. Я же не могу сопротивляться. Это выше меня.

Я таю, млею, горю, медленно умираю.

Шепчу что-то невпопад, мычу.

Макс пальцем очерчивает мои губы и погружает указательный в рот. На языке максимум вкуса, соль кожи и горечь мыла для рук. Любитель, блин, частого мытья рук.