Развод. Плохая мама - стр. 32

Она слышит это и разворачивается. Надвигаюсь стремительно и подхватываю в объятии.

- Ну что же ты… Малышка моя, - целую ее дрожащие губы. – Прошу тебя, подумай… Милая… родная…

Ставлю на пол и продолжаю обнимать. Сжимаю ее распущенные волосы, зарывшись в них руками.

- Умоляю… Я так тебя люблю, ну же… Не делай этого… Не надо… Мне нужна ты… моя жена, а ей мама. Ну же…

- Я не могу… - всхлипывает, и я замираю, прижимая к себе все сильней.

- Янка… Я же… Я ведь не прощу… Не за себя не прощу, а за нее. Слышишь? – шепчу на ухо. – Если уйдешь, то это навсегда. Подыхать буду, но не прощу.

Она обнимает меня крепко и напоследок шепчет:

- Береги себя и нашу дочь.

А потом она просто исчезает.

Растворяется, будто никогда и не было… в моей жизни и жизни нашей Ириски.

***

День за днем, бесконечно сгорая,

Я искал ее средь суеты.

Обжигаясь и кожу сдирая,

Просил помощи я у судьбы.

Но она, растворившись, исчезла,

Забрала с собой вечный покой.

О ней память рисована мелом,

Не смывается даже водой.

17. Глава 16

- Я знаю, что она у матери своей, мам, - отвечаю на ее вопрос, сидя в кресле и смотря на нее.

На то, как она качает на руках свою внучку.

Я почти не спал эти два дня. Я даже не помню, что ел сегодня. Я не уверен даже, что пытался. Мама пришла сама в гости и увидела меня в полном беспорядке.

Пришлось рассказать.

- Может тогда поговорить с ней? Мы вдвоем не крича, не обвиняя с ее мамой. Все же у нас опыт, возраст. Поступок ведь явно импульсивный и необдуманный.

- Импульсивный, - издаю смешок.

Слово, конечно, малоподходящее.

Когда она выскочила из квартиры, я прокусил кулак до крови, потому что хотел крушить, орать.

Каким-то чудом вспомнил об Ириске и выход нашелся вот такой.

Но я не побежал за ней.

Я остался на месте.

Может, ей и правда нужно время?

Но что я черт возьми могу? Я старался, разве нет?

Внутри от воспоминаний снова все колотит и мне приходится закрыть глаза, чтобы сосредоточиться на разговоре с мамой.

- Сынок, а может, вы поссорились?

- Мам, иногда мне кажется, что мы жили последние полгода на стадии какой-то ремиссии после войны и готовились к новой. Вроде все хорошо, но нет расслабленности. Я не знаю, как объяснить. До родов она, ты знаешь уже, была на иголках. Я терпел, все ее выходки, проглатывал меняющееся настроение. Это же гормоны, блин. Она была то зла, то извинялась, плача. Потом… Вроде успокоилось все, и пошлел недосып. Да я сам почти не спал по ночам, - горько усмехаюсь. - Работал и сам к Ире подходил. Особенно когда стали смесью кормить, Яну редко тревожил. Что я еще мог сделать, чтобы облегчить ей жизнь от этой тяготы… - задумываюсь о глупости своих слов. – Хотя какие это могут быть тяготы, когда речь о ребенке, ма?

Поднимаю на нее глаза и вижу, что плачет, стоит.

- Не надо. Ты тут не при чем.

- Просто я смотрю на тебя и вижу, каким хорошим мужчиной ты вырос дорогой. А отец из тебя еще лучше.

Прикладываю ладони к лицу и тру его, ощутив щетину.

«Если бы для нее этого было достаточно», - произношу мысленно.

- Я уже ничего не понимаю.

- Я постараюсь с ней поговорить. Сейчас выходные, не работай. Отдохни с доченькой. Мать без своего ребенка как без сердца, Данюш. Вот увидишь.

Когда она улыбнулась, сказав последние слова, я искренне в них поверил.

Господи, да я жил ими все выходные. И несколько дней после. Не тревожил Яну. Я не звонил даже. Но дни шли, а она не появлялась. Не звонила и не писала.