Развод. Она не твоя. - стр. 33

В том, что он состоится, я уже не сомневалась. Вот только не знала, какой уровень боли и грязи при этом можно ожидать.

Абрамов пришел позже обычного часа на два.

Я встретила его со слезами на глазах и с самым разнесчастным выражением лица:

— Семен! Как хорошо, что ты пришел!

— Что случилось? — спросил он, не глядя на меня.

— Ты не представляешь, что я натворила!

Муж все-таки обернулся и, подозрительно прищурившись, впился в меня взглядом:

— Что?

Я провела его в комнату и продемонстрировала погром. Днем я попыталась убраться, чтобы скрыть следы своей истерики. Но получалось из рук вон плохо, поэтому я, наоборот, оставила разруху.

— Ё-моё, Маша! Что это?!

— Я хотела поменять шторы, но свалилась с табуретки. Оборвала карниз, сломала стульчик и стол, перевернула банку с красками, — побольше надрыва в голос, — перепортила кучу вещей.

Он еще раз обвел комнату взглядом и недовольно цокнул языком:

— И на фиг это было делать? Чем тебя не устраивали шторы?

Тем, что их, как все остальное в этой комнате, подбирала твоя шмара…

— Просто хотела новые.

— Ладно. Разберемся. Что там на ужин?

Он даже не спросил, не ушиблась ли я во время падения, не сломала ли ничего. И я вдруг поняла жуткую и совершенно очевидную вещь.

Ему было все равно.

28. Глава 6.2

За ужином Семен вел себя так, словно не ел неделю – закидывал ложку за ложкой с такой скоростью, что я не успевала следить.

Обычно он так хватал после того, как выбирался в зал на редкую тренировку.

Интересно, а какая тренировка была у него сегодня? Темноволосая со змеиными глазами? Или, может, еще какая? С кардио нагрузкой или без?

Мысли об этом кололи острыми шипами, раздирая плоть изнутри, но снаружи я была радушной хозяйкой, примерной женой, которая давилась от умиления, глядя как благоверный за обе щеки уплетал ее стряпню.

И все-таки он что-то почувствовал, потому что прошепелявил набитым ртом:

— Ты сегодня какая-то странная.

— Переживаю из-за детской. Столько вещей хороших испортила.

— Это потому, что надо быть аккуратнее и беречь то, что тебе сделали.

Он хотел сказать, сделала? Его дорогая Анечка Каталова?

Не знаю, как мне удалось сохранить печальное выражение лица, и не взорваться.

— Ты же знаешь, как я берегла. А тут ножка у табуретки надломилась, и все…

— Есть надо меньше, чтобы ничего не надламывалось, — сказал он и рассмеялся довольный своей шуткой. Судя по всему, ему было очень весело.

— По-твоему, я толстая?

— Нет, конечно. Ты у меня еще о-го-го.

— Еще о-го-го? — прохладно переспросила я.

— Угу, — кивнул, шумно потягивая чай из кружки, — бывает на улице по сторонам смотришь, а там молодые девки, как коровищи. С ляжками, задницами, трясущимися жирными пузами. А ты в два раза старше, но так не колышешься.

— То есть я еще и старая?

— Маш, хватит цепляться к словам. Ты же сама понимаешь, что не девочка уже… да и рожавшая вдобавок. Что тут поделаешь? Ничего. Только поддерживать. Кремами, зарядкой, массажем. Банки можно купить, всякие утягивающие портки.

Банки, значит, купить…

Портки утягивающие…

У меня аж чуть пар из ушей не повалил. Когда он перестал следить за словами и решил, что говорить жене такие вещи – это норма? До того, как связался с молодой любовницей? Или после?

Очень хотелось продолжить тему и докопаться до него по полной программе, но нельзя, потому что непременно начнем ругаться, я заведусь еще сильнее и не смогу удержать внутри то, что кипело весь день, требуя немедленной расправы над предателем.