Развод - стр. 19

– Давно не болтали, Ирин, – улыбается. – Пока Гордей за мною приедет, как раз пообщаемся. А то всё бегом да бегом обычно.

Я чувствую некоторое напряжение. Мама Гордея наш развод приняла. Расстроилась, конечно, плакала даже. Но приняла, сказав, что мы взрослые люди и нам решать, когда Гордей на вопрос что же случилось, ответил коротко, что мы приняли такое решение и оно обсуждению не подлежит.

Но сейчас мне почему-то кажется, что Светлана Викторовна всё же хотела бы знать хоть что-то. Горько её материнскому сердцу. Вот и взяла вино, чтобы по душам побеседовать.

Но говорим мы обо всё кроме нашего с Гордеем развода. И я ей за это благодарна. Светлана Викторовна рассказывает, что пошла на кулинарные курсы и ей там очень нравится. А ещё она познакомилась с одиноким импозантным мужчиной.

– Знаешь, Иришка, я так растеряна была, когда Борис ухаживать начал. Я ведь только мужа любила, и после его смерти думала свой век одна доживать.

– Ну что значит доживать? – пытаюсь её подбодрить. – Вы ещё молоды, чтобы “доживать”. Жизнь так распорядилась. Не вините себя, что ответили Борису симпатией.

– Ответила, – качает головой. – Рыдала потом дома, но потом опять ответила. Анатолия моего вот уж как пять лет нет. Мы же жизнь прожили вместе, а я тут вертеть хвостом собралась… Точнее уже…

Мне действительно хочется поддержать её. Но слова подобрать непросто. С одной стороны не хочется обесценивать её память о покойном муже, с другой же хочется помочь осознать, что ей не стоит испытывать вину за новые отношения.

– И знаешь, что самое сложное, Ир? – она вздыхает. – Это сказать про Бориса Гордею. Боюсь представить, как он вообще отреагирует.

– Он взрослый человек, Светлана Викторовна, и вы тоже взрослый человек. Он всё поймёт.

– Он очень любил отца.

– И вас он тоже любит.

Свекровь закусывает губы и смотрит на меня. В её глазах я вижу острое сожаление, и оно сейчас не о ней, памяти её мужа и Борисе. Оно о нас с Гордеем.

Я опускаю глаза, не хочу переводить тему на нас. Свекровь понимает, и между нами повисает пауза. Но Светлана Викторовна сглаживает её. Она вспоминает о Гордее и его отце, о том, как они были близки. Как Анатолий Петрович поддерживал сына в студенчество и какие это были тёплые семейные времена.

А потом… потом то ли вино ударяет мне в голову, то ли червь, точащий со вчерашнего вечера душу даёт о себе знать, но я вдруг спрашиваю.

– Светлана Викторовна, а у Гордея до меня были отношения с Ритой Милославской?

Светлана Викторовна на несколько мгновений замолкает, поджав губы, заставив меня задержать дыхание.

– Встречались они. Недолго, – она говорит, а у меня в груди разрастается горячая лужа. Неприятная, вызывающая отвращение и даже какой-то лёгкий озноб. – На втором курсе Гордей учился тогда. Так… погуляли месяцок-другой.

Месяцок? Другой? Или пару лет, к примеру?

Второй курс – это же самый пик юношеского максимализма и расцвет первой любви. А с первой конкурировать непросто, часто заседает она занозой в груди на всю жизнь. У меня первой любовью был Гордей. А у него? Рита?

– Потом Ритка хвостом вильнула, сказала, что студентик ей ни к чему и нашла мужика постарше, с деньгами. А тот её и попёр через год, – пренебрежительно машет рукой Светлана Викторовна. – Она где-то ещё пару лет слонялась, а потом снова к нему пришла. О любви песни пела да сказки рассказывала. Да только Гордей тогда уже случайно встретил кареглазую звёздочку, от которой внучка у меня любимая, – она ласково улыбается, а я чувствую, как краснеют мои щёки. – Влюбился, никакие шлюшки ему были не нужны. Мы и рады с Анатолием были до потери пульса.