Развод. Горькая правда - стр. 37
Замечаю, как слабо всхлипнув, отворачивается к спинке дивана Нина. Видимо осознав, наконец, что её налаженная богемная жизнь уже не будет прежней.
У каждого свои границы горя, только мои намного шире, чем у Саши. Но мучает нас обоих предательство и ложь. А вот Нину расстраивает потеря привычного комфорта. Интересно, что больше всего опечалит Глеба?
- Пойдём собираться, малыш, - мягко глажу Сашу по спине. – Нам по дороге нужно будет к твоему папе заехать.
- К папе? – поднимает на меня заплаканные глаза. Столько надежды и радости в его голосе, что я, боясь, что сейчас взвою белугой, крепко зажимаю переносицу. Делаю глубокий вдох и, улыбаясь, сообщаю.
- Да. Твоему папе сейчас нужны положительные эмоции. А в ближайшее время больше мы ничего другого ему дать и не сможем. Уверена, он будет рад видеть нас с тобой вместе.
22. 22. Не надо жалеть
Несчастье способно изменить дерзкого, заносчивого, самоуверенного человека.
Но способно ли оно изменить лжеца и предателя? Не уверена.
Я помню, как светились глаза Глеба, когда он смотрел на меня. Женское сердце не обманешь. Он любил меня, он дышал мной и это невозможно подделать.
И я наивно считала, что годы брака только сделали нашу связь крепче, мы проросли друг в друге, сцепились корнями.
Неужели потом он ехал к Дарье и с таким же трогательным восхищением хрипло шептал ей в ухо «моя девочка»?
Сможет ли несчастье, которое сломало тело, перекроить и его лживое нутро? Не знаю...
Глядя на спящего Глеба через стеклянную перегородку, я думаю о том, что он никогда не будет прежним. Не будет таким, каким я его помню. Широкоплечим балагуром и красавцем. Он осунулся, побледнел и его тело под больничной простыней сейчас кажется маленьким и щуплым.
Как бы я не старалась вновь дистанцироваться от мужа, но сердце сжимается от жалости. Глеб потерял меня, разорвал нить доверия, которая связывала нас воедино. Но любовь так быстро не исчезает. Столько лет он был для меня самым близким человеком, и теперь не так просто забыть об этом.
Саша прижимается носом к стеклу, оставляя запотевшие пятнышки дыхания. Впервые за всё время выдергивает ладошку из моей руки. Упирается в стекло, будто проверяя, насколько реальна эта преграда между ним и отцом.
- Вика, ему больно? – спрашивает, поднимая на меня глаза.
- Нет, Алекс. Физически ему не больно. Но, думаю, у него болит душа. Так тоже бывает.
Что я говорю! Ведь обманывать мальчика не стоит. Никто мне не скажет, меняет ли несчастье лжецов... И есть ли у них душа?
Тихо, как кот, сзади подходит Илья Сергеевич. Вздрагиваю от неожиданности, услышав его голос.
- Виктория, добрый день. Рад, что вы здесь. И этот чудесный молодой человек тоже... – с любопытством смотрит на Сашу, видимо, помнит наш разговор о детях.
- Это сын Глеба. – Разворачиваю мальчика лицом к доктору и кладу руки ему на хрупкие плечи. – Вы говорили, что Глебу нужна поддержка, я подумала, что...
- Вы всё правильно сделали. Пойдем, дружок. – Протягивает Саше руку и тот доверчиво вкладывает в нее свою ладошку. – А вы пойдете?
Я отрицательно мотаю головой. Не хочу, не сейчас.
Скрестив руки на груди, из-за стекла наблюдаю, как Саша осторожно присаживается рядом с Глебом, с тоской и нежностью заглядывает ему в лицо. Глеб спит, и мальчик что-то спрашивает у доктора, тот кивает. И Саша робко гладит отца по руке.