Развод. Дай мне уйти. - стр. 12
Выдыхает с остервенением.
− Ну ты и козёл...
Расправляет плечи. Гордо идёт к выходу, даже не останавливаясь.
− Знаю… - Летит вслед.
Блондинка оборачивается. Замирает.
Хочет добавить какую-нибудь колкость, но вовремя сдерживается. Решает, что уже хватит.
Пробегает ноготками по створке двери.
Одаривает меня успокаивающей улыбкой.
− Машунь, я заеду завтра, и всё обсудим. Не переживай.
Оставляет меня в одной палате с Хмельницким.
Наедине.
Глаза в глаза.
− Мышонок, как ты? – В его голосе неприкрытая боль.
На лице – двухдневная щетина, глаза опухли. Так, как будто он не спал уже несколько ночей.
Мучился муками совести.
Но ведь это не про Хмельницкого. У него такого быть не может.
Он же уверен в себе. Непробиваем.
Сомневаться и переживать – не в его стиле.
− Было нормально… До твоего прихода. – Решаю не юлить.
Внутренне выпускаю колючки. Отращиваю броню.
Чтобы он больше никогда не смог меня ранить…
Артём делает шаг ближе. Хочет прикоснуться.
Но я предупреждающе выставляю руку. Мотаю головой. Злюсь, что не могу запретить ему приходить.
− Ты не понимаешь, что мне лучше без тебя, Артём? – С трудом сдерживая слёзы, хриплю. – Какого чёрта ты ходишь?
− Потому что я… люблю тебя… - Эта простая фраза выбивает воздух из лёгких.
Закашливаюсь. Слёзы дерут горло.
А ещё мне так противно, что меня вот-вот стошнит.
На него. На идеально выглаженную рубашку, которую ещё совсем недавно я собственноручно кидала в стиральную машину.
А она… Значит, постирала и погладила?
− Убирайся! – Кричу, размазывая по лицу злые слёзы. – Катись к той, кто гладит твои рубашки, Артём! Неужели ты думаешь, что я такая дура?
− Мышонок, - он начинает.
Захлопывает рот, так и не успев продолжить.
Когда моя пятерня с выставленными острыми коготками проносится возле его лица. Заставляет воздух завибрировать.
− Я…тебе… не мышонок! – Зло усмехаюсь. – Я давно уже доросла до тигрицы, только ты этого не заметил, Хмельницкий!
− Маш, ну давай поговорим… Дай я объясню…
− Объяснишь? Что ты мне объяснишь, Артём? – В моём голосе тонна льда. – Что пока я готовила для тебя обеды и ужины, ты кувыркался со своей помощницей?
Отодвигаю от себя стойку с капельницей. Опускаю ноги на пол.
И пульс взрывается набатом в висках. Лупит по разуму.
Глаза застилает злой туман. Перед лицом – разноцветные мушки.
И кажется, я готова разорвать сейчас мужа за то, что он посмел снова явиться сюда.
Просить о прощении.
После того, что я сама видела. И слышала.
− Что я жертвовала всем, лишь бы тебе было удобно? Думала в первую очередь о тебе, а потом – о себе? – Холодно спрашиваю прямо в лоб.
Подхожу ближе. Вцепляюсь пальцами в спинку стула. Облокачиваюсь, чтобы не упасть.
Потому что меня штормит. Качает.
А ещё в груди всё огнём горит. Печёт.
И физиономия Артёма, некогда такая любимая, сейчас мне кажется маской предателя.
Которую он, наконец-то, сбросил.
− Машуля, послушай… - Отходит на шаг назад.
Выставляет ладони вперёд. Смотрит с опаской.
− Дай мне рассказать…
− Что рассказать? В какой позе твоя помощница любит тр_хаться? – Фраза вырывается резко. С шипением.
Ярость застилает глаза.
Стелется туманом перед лицом.
И рука сама поднимает стул. С силой отправляет его в изменника.
− Маша! – Ставит блок. Успевает закрыться.
В растерянности переводит взгляд на пол. На то, что ещё недавно было стулом.