Разные оттенки смерти - стр. 46

– И что сделал старик? – вмешался Кастонге, которого увлекла эта история. – Он, наверно, был в ярости.

– Нет. Он был душевным человеком. Научил меня снисходительности. И сам был снисходительным. Но вот чего я никогда не забуду, так это реакции его жены. – Он помолчал секунду, явно видя перед собой тех двух пожилых художников. – Она оставила кисть. Не только больше никогда не выставлялась, но и не написала ни одной картины. Она видела, какую боль причинила ему, хотя он хорошо скрывал свои чувства. Для нее его счастье было важнее собственного. Важнее ее искусства.

Старший инспектор Гамаш знал, что этот рассказ должен был прозвучать как история любви. Самопожертвования, бескорыстия. Но для него это прозвучало как трагедия.

– И поэтому вы здесь? – спросил Гамаш.

Маруа кивнул:

– Я боюсь.

– Чего вы боитесь? – спросил Кастонге, опять потерявший нить.

– Вы видели, как вчера Клара Морроу смотрела на своего мужа? – спросил Маруа.

– И как он смотрел на нее, – подхватил Гамаш.

Взгляды этих двоих встретились.

– Но Клара не похожа на ту женщину, о которой вы вспомнили, – возразил старший инспектор.

– Верно, – согласился Маруа. – Но и Питер Морроу не похож на моего пожилого клиента.

– Вы и вправду считаете, что Клара могла бы оставить кисть? – поинтересовался Гамаш.

– Чтобы спасти свой брак? Чтобы спасти мужа? – спросил Маруа. – Большинство на это не пошли бы, но женщина, которая написала эти портреты, смогла бы.

Арман Гамаш никогда не думал о такой вероятности, но теперь, взвесив слова Франсуа Маруа, решил, что это вполне возможно.

– И все же, – сказал он, – что вы могли бы сделать, чтобы предотвратить это?

– Откровенно говоря, не многое, – сказал Маруа. – Но по крайней мере, я хотел увидеть, где она пряталась все эти годы. Мне было любопытно.

– И все?

– Вам никогда не хотелось посетить Живерни, чтобы увидеть, где творил Моне? Или посетить мастерскую Уинслоу Хомера на Праутс-Нек?[33] Или посмотреть, где писали Шекспир и Виктор Гюго?

– Вы правы, – согласился старший инспектор, – мы с мадам Гамаш посетили много домов наших любимых художников, писателей и поэтов.

– Зачем?

Гамаш обдумал ответ:

– Затем, что эти места кажутся волшебными.

Андре Кастонге хмыкнул. Бовуар ощетинился, смущенный за своего шефа. Ответ был смешной. Даже, может быть, слабый. Признаться подозреваемому, что ты веришь в волшебство.

Но Маруа сидел неподвижно, глядя на старшего инспектора. Наконец он кивнул. Едва заметно и задумчиво. Это можно было бы даже принять за слабую дрожь.

– C’est ça[34], – сказал Маруа. – Волшебство. Я не собирался приезжать сюда, но когда увидел ее работы на вернисаже, то захотел увидеть деревню, где рождается такое волшебство.

Они проговорили еще несколько минут о том, куда заходили, кого видели, с кем разговаривали. Но, как и все остальные, этот разговор ничего не принес.

Старший инспектор Гамаш и инспектор Бовуар оставили двух пожилых людей в светлой гостиной и отправились на поиски других постояльцев. За следующий час они поговорили со всеми ими.

Убитую никто не знал. Никто не видел ничего полезного или подозрительного.

Когда они спускались по склону холма в Три Сосны, Гамаш думал о проведенных допросах, о том, что сказал Франсуа Маруа.

Но в Трех Соснах было нечто большее, чем волшебство. Что-то чудовищное бродило по деревенскому лугу, ело и танцевало среди здешних обитателей. Что-то темное пришло вчера на вечеринку.