Разные оттенки смерти - стр. 45

Гамаш рассмеялся:

– А он таким не был?

– Может, и был. Вам знакомы его картины?

– Да. Они мне нравятся, но не знаю, что бы я почувствовал, если бы кто-то сказал мне, что это творения гения.

– Именно! – Маруа неожиданно подался вперед. Таким живым, даже возбужденным, Бовуар его еще не видел. – Это и делает мою работу ежедневным праздником. Если каждый художник просыпается с мыслью, что сегодня мир откроет в нем гения, то каждый арт-дилер просыпается с мыслью, что сегодня он откроет гения.

– Но кто это решает?

– Вот это и есть самое захватывающее.

Бовуар видел, что это было сказано искренне. Глаза Маруа сверкали, руки энергично двигались, но не театрально, а возбужденно.

– Я могу посмотреть чей-то портфолио и сказать, что это блестящие работы, а кто-то другой скажет, что они скучные, ученические. Вы посмотрите, как по-разному мы реагировали на картины Клары Морроу.

– Я продолжаю утверждать, что они неинтересны, – сказал Кастонге.

– А я утверждаю, что интересны, и где тот судья, который скажет, кто из нас прав? Это сводит с ума художников и арт-дилеров. Все это так субъективно.

– По-моему, они рождаются сумасшедшими, – пробормотал Кастонге, и Бовуар не мог с ним не согласиться.

– Это объясняет, почему вы были на вернисаже. Но почему приехали в Три Сосны? – спросил Гамаш.

Маруа задумался, пытаясь решить, сколько ему стоить сказать, и даже не скрывая своих колебаний.

Гамаш ждал. Бовуар, державший авторучку и блокнот наготове, принялся рисовать закорючки. Худощавую фигуру на лошади. А может, это был лось? С кресла доносилось тяжелое дыхание Кастонге.

– У меня когда-то был клиент. Он давно уже умер. Приятный человек. Работал дизайнером в рекламных агентствах, но был и настоящим художником. Его дом был наполнен чудесными картинами. Я открыл его, когда он был уже далеко не молод, хотя теперь, когда я думаю о нем, то понимаю, что он был гораздо моложе меня сегодняшнего. – Маруа улыбнулся.

Улыбнулся и Гамаш. Ему было знакомо это чувство.

– Он был одним из моих первых клиентов, и довольно успешным. Он был на седьмом небе, как и его жена. Однажды он спросил, не могу ли я взять несколько работ его жены для его следующей выставки. Я отказался, хотя и очень вежливо. Но он настаивал, что было совсем не характерно для него. Я мало ее знал и вообще не был знаком с ее работами. Я подозревал, что она оказывает давление на старика, но видел, что для него это очень важно, а потому согласился. Дал ей уголок и молоток с гвоздями.

Маруа помолчал, его глаза загорелись.

– Теперь я этим не очень горжусь. Я должен был либо отнестись к ней со всем уважением, либо вообще отказаться от выставки. Но я был молод, и мне еще многому предстояло научиться. – Он вздохнул. – В тот вечер на вернисаже я впервые увидел ее работы. Вошел в зал и увидел, что все столпились в том уголке. Можете сами предположить, что случилось.

– Все ее работы были проданы, – сказал Гамаш.

Маруа кивнул:

– Все до одной, включая и те, что были у нее дома. Люди покупали их, даже не видя. За некоторые даже шла торговля – покупатели повышали ставки. Мой клиент был талантливым художником. Но его жена оказалась еще талантливее. Гораздо талантливее. Это было поразительное открытие. Настоящее ухо Ван Гога.

– Pardon? – спросил Гамаш. – Что?