Разлучающий поток - стр. 23
Ещё во время её слов юноша вскочил и затанцевал. Он воскликнул:
– О, да ты мудра! Теперь я вижу, что именно этого и хотела от меня моя мать – разделить золото и удачу.
Сказав так, он достал монетку из тряпицы, вытащил свой кинжал, нашёл большой камень и, положив на лезвие золотую вещицу, ударил по ней – достаточно ловко, ведь он был неплохой для своих лет кузнец. Затем он встал и сказал:
– Вот, сделано! Ни один из воинов не повреждён, так как между ними было пустое место. Теперь дело за стрелой и луком!
Девушка нетерпеливо смотрела на него, сдвинув брови: Осберн взял стрелу и приставил её к тетиве.
Затем он сказал:
– Будь осторожна и стой смирно, и тогда половинка будет твоей. Смотри, я пущу стрелу так, что она попадёт в заросший травой утёс между двумя большими камнями, сзади, по правую руку от тебя.
С этими словами он поднял лук и увидел, как девочка подобрала свои юбки, словно чтобы они не помешали полёту стрелы. Он отпустил тетиву, но девочка всё ещё стояла, не шевелясь, и тогда Осберн, засмеявшись, сказал:
– Теперь, дева, иди и найди стрелу и золото.
Она, повернувшись, побежала к утёсу, взяла стрелу и дрожащими пальцами сняла тряпицу. Достав золото, она закричала:
– О, прекрасный воин! Таким и ты будешь изображён на монетке, милое дитя.
Затем она вновь подошла к обрыву и произнесла:
– Вот что странно: ни в прошлую нашу встречу, ни теперь мы не назвали своих имён. И сейчас я хочу сказать тебе, что имя моё Эльфхильд с Холмов Хартшоу. А как твоё имя?
– Эльфхильд, дитя, – ответил он, – моё имя Осберн, сын Вульфгрима, и я из Ведермеля, как уже говорил тебе. Но не думаю, будто это так уж и странно, что мы до сих пор не назвались друг другу, и, надеюсь, теперь, когда мы открыли наши имена, к нам не пристанет несчастье, ибо мне кажется, что имена дают, когда вокруг много людей, чтобы отличать их друг от друга. Что же до нас с тобой, то нас ведь только двое, поэтому достаточно мне называть тебя Девой, а тебе меня Юношей. Хотя мне и любо произносить твоё имя, Эльфхильд.
– А я желаю называть тебя Осберном, – отозвалась девочка. – Кроме того, если когда-нибудь нам с тобой придётся покинуть эти края, то, возможно, мы встретимся среди людей с множеством имён, и так быстрее узнаем друг друга. – Но, о! – неожиданно пылко воскликнула она, – ты не понимаешь, какой замечательный дар ты мне сделал! Ведь если мы сохраним половинки этой монеты навсегда, то благодаря им сможем узнать друг друга, если встретимся во внешнем мире, и лица наши уже изменятся.
Осберн сказал:
– Не думаю, что моё лицо сильно изменится, по крайней мере, до старости. Впрочем, и в старости это вряд ли произойдёт.
Девочка весело рассмеялась:
– О, мальчик Осберн, когда ты станешь мужем, и притом великим, и тебя, возможно, будут называть графом Осберном Вульфгримссоном, почему бы не измениться твоему лицу? У тебя будет борода, свирепый взгляд и уста, привыкшие выкрикивать боевые кличи. Моё лицо тоже вполне может измениться, клянусь всеми святыми. Посмотри на меня: сейчас я похожа на рыжую ворону, костлява, и ноги как веретёна, а ведь я могу вырасти в прекрасную женщину, и тогда ты и в самом деле захочешь увидеть меня. Мне почему-то кажется, что тебя будут любить женщины, и ты сам будешь любить их даже чересчур пылко.