Разглашению не подлежит - стр. 31
Но как не свяжешься с человеком, против которого у тебя восстает все внутри. А тут еще, как на грех, немцы устроили вечер с выпивкой. Пригласили и русских. И надо же было такому случиться – за столом Александр Иванович оказался рядом с Пониковским. Идти на вечер не хотелось, долго раздумывал, а когда явился, свободное место было только возле Пониковского.
Пан доктор заерзал на стуле, исподлобья взглянул на соседа. Когда же подвыпил, начал разные непристойные словечки отпускать в адрес Козлова, выбирая самые крепкие из русского и польского.
– Меншиков, я вижу тебя насквозь. – Он выпучил лягушечьи глаза. – Таких надо вешать, пся крев!
– Что ж, вешайте!
– И повешу!
– Не нужны разведчики?
– Ты шпион. Русский шпион!
Подозрения Пониковского становились опасны. Один раз не послушает его полковник Трайзе, другой, а на третий возьмет да и задумается. Тогда все пропало. Что им стоит пустить в расход одного русского?
«А если опередить события? – мелькнуло в голове у Козлова. – Если расходовать самого Пониковского? Здесь, на этом вечере, под шумок?»
Мысль, показавшаяся вначале просто глупой, все настойчивее сверлила мозг. В самом деле, почему бы и не кокнуть его? Человек нализался до чертиков, а тут его оскорбили, ну и сгоряча… Ведь чего только не делают сгоряча? Тем более что и сами немцы не любят Пониковского, особенно полковник Трайзе. Пожалуй, за такого и не расстреляют. А вот если он внушит им, что их агент Меншиков – русский шпион, тогда наверняка расстреляют. Как пить дать, ухлопают.
Но как ухлопать его самого? Как? Дождаться, когда все окосеют? Это не так уж долго, пьют стаканами. Себя тоже не щадить, может быть, даже лишку хватить, перестараться. А потом… Потом, пьянея, обняться с соседом справа, немецким офицером, преподавателем. У него кобура всегда при себе. Одно смелое, а главное – точное движение, и пистолет в твоей руке. Стреляй не целясь, в упор…
Козлов налил соседу, потом себе.
– За нашу победу! – обратился он к офицеру и высоко поднял стакан.
Немец кивнул головой, с трудом оторвался от стула, зажав в руке мокрый от выплеснувшейся водки стакан. Чокнулись.
– Нам победа давай бистро, – заплетающимся языком проговорил офицер. – Бистро!
Его повело в сторону, полусогнутая рука предательски качнулась, на скатерть упало несколько серебристых капель. Пожалев о пролитом, он жадно вытянул тонкие губы и громко чмокнул.
Выпили. И еще выпили. Немец уже еле держался на стуле. Но когда Козлов навалился на него, обхватив руками, офицер нашел в себе силы подняться навстречу Козлову и тоже заключить его в объятия. Как некстати была эта его отзывчивость. Козлов нашарил кобуру с пистолетом, но правая рука оказалась крепко прижатой. Губы немца – тонкие, холодные, влажные – впились в щеку…
Александр Иванович не скоро освободился от окончательно одуревшего соседа. Кобуру расстегнул, а вот выхватить пистолет не успел. Скосил глаза налево – место пустое. Пониковского за столом не было. Что же это с ним случилось? Заметил и поспешил смыться? Да, пожалуй, так. Пониковский, конечно, же удрал. Ничего худшего нельзя было и придумать.
Чем теперь все кончится? Простит ли ему это Пониковский?
Ночью почти не спал. Встал Александр Иванович раньше всех – голова разламывается на части. Сколько же он вчера выпил? И зачем так много? Для храбрости? Пожалуй, нет. Надо было их споить. Надо было создать ситуацию, смягчавшую его вину. Он и сейчас, протрезвев, выстрелил бы в Пониковекого. Но сейчас поздно. Теперь как бы сам доктор не выстрелил в него. С благословения немцев, конечно.