Расту куда хочу. Книга о транзитах, переездах и переменах в жизни - стр. 9
Есть такие детские книжки – виммельбухи. Один разворот – одна большая картинка со множеством мелких красочных деталей, например городская улица, площадь или целая ферма. Много людей, машин, животных, магазинчики, живые сценки. У кого-то улетел воздушный шар, кто-то покупает мороженое, знакомые встретились на улице, цветочница шутит с покупателем, водители спорят за место на парковке, и с миром все в порядке. Вообразите себя на новом месте персонажем виммельбуха, жителем маленького мира, где время катится к полудню, а потом к вечеру, год приближается к Рождеству, а потом к Пасхе. Это успокаивает и освобождает.
Где лучшие круассаны? М. пришел приглашенным директором в новый для себя коллектив и не может избавиться от ощущения давления и неприятия со стороны сплоченной группы людей. Когда я спрашиваю, в чем именно заключается враждебность, о которой М. постоянно говорит, он не может привести ни одного конкретного примера. «Не знаю, просто в воздухе напряжение, они будто бы не верят в мои способности, не полагаются на меня», – жалуется М.
Предлагаю ему обратиться к миру приматов и вспомнить о том, как формируется доверие в группе. Внутреннее разрешение на то, чтобы спокойно и «среди своих» поиграть интонациями, попробовать легкую и многократную смену дистанции в коллективе, разбавить серьезное общение шутливым, позволить себе незлобные игры. Одним словом – отойти от серьезности в сторону раскрепощенности: смолток, общие воспоминания, не перегруженные смыслом разговоры о том, где в городе лучшие круассаны, а где – флэт уайт.
Через месяц М. возвращается ко мне, чтобы похвастаться: отход от сугубой практичности и серьезности дал свои плоды.
Смотри на ботинки соседа. Одиночество в транзите противоположно чувству самодостаточности, принятию себя.
Острота одиночества как экзистенциального чувства связана с той или иной степенью потери контактов с окружающим миром. Мы отворачиваемся от мира, нам не хочется на него смотреть, ни с кем не хочется общаться. Глаза как будто повернуты внутрь. Когда субъективно находишься в этом состоянии, то находишь объективные оправдания, объективные показатели того, почему ты одинок. Поздно приехал и не занял место. Все играют в футбол, а ты не играешь, потому что ты не такой. Люди зарабатывают, защищают степени, шутят о своем, переглядываются, а ты – вне, ты выброшен, и тебе не войти. Это переживание одиночества. Персонаж виммельбуха стоит на полях, ковыряет носком ботинка землю, и его не видит ни читатель, ни автор, ни другие персонажи. Возможно, его просто забыли нарисовать.
В микросоциальном контакте ты видим и развернут лицом к другим. Если сделать маленькое первое усилие по выходу из одиночества – для начала посмотреть не на свои ботинки, а на ботинки соседа, – это чисто механически поднимет самоощущение, а через это и самооценку. Да, как ни странно, самооценку подымают не крупные достижения, а маленькие контакты. Вообще, радость питается мелочами (хотя понятно, что если есть крупные неприятности, то трудно перейти к такому состоянию, в котором может расти радость).
Пояс легкости можно снимать. Есть такой термин у хоккеистов: пояс легкости. На самом деле это, наоборот, пояс тяжести. Хоккеисты надевают пояс в десять кило веса и с ним катаются, а когда снимают – ощущают себя как на крыльях. Моя клиентка П., из самых высших сфер, носит этот виртуальный пояс с утра до вечера, как будто на ней надеты вериги весом 20 килограмм. Кольчуга не снимается. Можно было бы ее снять, но это длинная история: застежки отстегивать, снимать, надевать – еще больше сил уйдет.