Рассказы о чудесах - стр. 17
Шлойма. Там я и родился!
Второй. Ну и ну! Ты послушай только, что он рассказывал! Пришел он в «Приют для вечных странников», а его отвели к одному очень важному человеку – кто такой, ему не сказали, но видно было, что очень важный – так все с ним почтительно обращались! И вот этот барин у него и спросил, не слыхал ли он, путешествуя по свету, каких-нибудь рассказов про межерического цаддика! А если впредь услышит, то пусть пошлет того, кто рассказывает, сюда, в этот «Приют» – ему, мол, здесь за каждое слово по золотому заплатят!
Шлойма (вскакивает). Нет, видно, путь мой еще не кончен, если кто-то сам меня разыскивает! Видно, уж очень я ему нужен, пойду к нему поскорее!
Второй. Дедушка, да никак ты и есть тот самый межерический цаддик?!
Шлойма. Знаешь, сынок, я уже столько лет им живу, что мне самому частенько кажется, что он – это я, а я – это он!
Простая комната. Иосиф в черной рясе за маленьким столом. Входит Шлойма в сопровождении слуг и других монахов.
Шлойма. Где же он, ваш барин?
Слуга. Тише ты! Он перед тобой! Подойди, поклонись. (Шлойма идет к Иосифу.)
Иосиф. Скажи, ты сам был учеником цаддика или рассказываешь истории, слышанные от кого-то?
Шлойма. Что вы, сударь, я был его любимым учеником. Все думали, что он сделает меня своим наследником!
Иосиф. А что же он?
Шлойма. Он так и сделал. Но только так, что никто из чужих этого не заметил, да я и сам не сразу догадался – он завещал мне самое главное: чудеса! А дом и должность остались другим!
Иосиф. А когда это было?
Шлойма. Без малого сорок лет назад!
Иосиф. Ты устал с дороги, и платье твое сильно изношено. Нам не пристало слушать тебя, пока мы не сделаем тебе то немногое, что в наших силах. Отдохни, смени одежду, а завтра я выслушаю тебя.
Шлойма. Как вам будет угодно, сударь!
После этих слов гаснет свет, освещен только Иосиф, сидящий в кресле – как если бы он «всю ночь не спал и дожидался рассказа Шлоймы». Несколько секунд той же музыки, что перед расставанием цаддика и Иосифа во второй сцене – «Им йошув».
Когда свет загорается – на сцене Шлойма, понуренный, и Иосиф. Оба сидят.
Иосиф. Почему же ты молчишь?
Шлойма. Я не знаю! У меня словно всю память отшибло! Ничего вспомнить не могу!
Иосиф. С тобой так бывало раньше?
Шлойма. Ни разу! Никогда! Ведь я только для того и жил всю жизнь, чтобы рассказывать о цаддике!
Иосиф. Как звали твоего отца?
Шлойма. Янкель! Он был шамесом в синагоге в Межеричах! Вы что, не верите мне? Я не самозванец, я действительно ученик цаддика!
Иосиф. Я верю тебе. Я знаю, что ты ученик цаддика.
Не бойся меня. Ты просто очень устал за все эти годы! Поживи здесь, может быть через неделю к тебе вернется память!
Шлойма сидит, обхватив руками голову. Входит слуга.
Слуга. Ну как? Вспомнил что-нибудь?
Шлойма (мотает головой). Ничего!
Слуга. Так-таки ничего? Ох, бедняга. Жалко смотреть, как ты тут мучаешься. Послушай, а может, ты и в самом деле, а? (Делает неопределенный жест.) Мало ли что в жизни бывает! И не на такое люди идут! При твоей-то бедности можно было польститься! (Шлойма тяжело вздыхает.) Чем так мучиться, ты бы пошел к нему и признался!..
Шлойма. Да говорю же тебе! Я не обманщик!
Слуга. Ты его не бойся! Он непременно тебя простит! Такого еще случая не было, чтобы он не простил – он самых лютых разбойников от смертной казни спасал и из тюрьмы выкупал! Эх, знал бы ты, чей ты гость, да говорить тебе не велено!