Рассеивая сумрак. Раб и меч - стр. 38
– Соглашусь с Традием. В истории нашего континента есть немало громких имён, но Энлиль в этом случае наиболее показателен. Когда встал вопрос о верности, он предпочёл верность своей стране. Он избавил континент от драконов, а также заколол свою бывшую возлюбленную.
– Спокойнее, Ливий, у нас возводится уже третий храм, посвящённый Тиамат… – со смехом перебил его третий аристократ, который как раз хорошенько опустошил желудок, всполоснул глотку водой с лимоном и вновь принялся за сочные ломтики баранины во фруктовом соусе.
– Вы поняли, что я имел в виду. Человек перестаёт быть собой, когда предаёт свою страну.
– Вы так умно рассуждаете, Ливий. Что же вы тогда скажете по поводу рабов, которые родились в одной стране, а затем были вынуждены прислуживать другой? – задал второй вопрос король.
Ливий чуть не поперхнулся вставшим поперёк горла пирогом с апельсинами, но тут же вернул себе невозмутимый вид и ответил:
– Раб должен быть всецело предан своему господину. У него не может быть своей воли, своих желаний, его единственное предназначение – быть преданым господину. Если же раб предаёт свою страну, то и его господин может быть признан предателем…
– Ливий, то есть вы утверждаете, что господин отвечает за все действия своих рабов? А если у меня их двадцать или тридцать? Вы так уверены? – с усмешкой возразил Традий.
– О нет, Традий, уверенным быть никогда нельзя. Особенно если господин знатен и богат, а в его подчинении числятся десятки, а то и сотни слуг. Однако если он заподозрил своего раба в предательстве, то должен избавиться от него без сожаления, – с умным видом и уверенной улыбкой заключил Ливий.
Позже подключились и другие аристократы.
– Верно, кому же, как не господину, отвечать за своих слуг? Но рабы – слабые, грязные и необразованные. Если вдруг господин упустил из виду червоточину среди своих слуг, то просто должен избавиться от неё до того, как предательство господина перейдёт в предательство родины.
– Обязанность господина – это вовремя распознать червоточину. При первых же признаках неповиновения господин должен либо усмирить своего раба, либо избавиться от него.
– Как же вы считаете приемлемым избавиться от непослушного раба? – с улыбкой спросил Октавий и развалился на софе, подложив руку под голову. Тога кровавым цветком распустилась вокруг его тела, а его бледные щёки загорелись румянцем. Патриции ненадолго замялись. Быстрее других взял себя в руки Традий, который, размахивая засахаренной грушей, уверенно выдал:
– Естественно, наказание, а затем рабский суд. Господин должен выдвинуть обвинение сам, а затем передать дело керинским судьям.
– Кто-нибудь хочет оспорить мнение патриция Традия? – с лёгкой улыбкой продолжил вести свою линию нападения Октавий. Его взгляд вновь метнулся к золотым цепям над столом и к подвешенному на них украшению.
А Нуска в этот момент действительно ощущал себя не больше и не меньше вазы, не важнее, чем картина или горшок с цветами. Он был декоративной завитушкой, маленьким камушком, полосой на стене. Его открыто обсуждали, а он не мог выдавить из себя ни слова. Сейчас к нему открыто обратились, но Нуска всё равно не мог ответить. Разве вазы разговаривают? А даже если бы ваза говорила, то кого-то интересовало бы её мнение?