Ралли Родина. Остров каторги - стр. 23
Потому и не любил режиссер надолго уезжать из дома: в путешествиях, вдали от жены, дочери и сына он безотчетно терял стимул работать вопреки обстоятельствам. Его батарейка постепенно садилась, и Привезенцеву все больше и больше хотелось послать все к черту и вернуться домой, чтобы снова зарядиться спокойствием и обрести душевную гармонию. Но Владимир Андреевич слишком хорошо понимал, что за этим последует, а потому терпел, стиснув зубы.
– Не переживай, – сказал Альберт, отвлекая друга от мыслей. – Все с ними будет хорошо. Пролетят эти полтора месяца – и не заметишь.
– Хотелось бы верить, что так и будет, – со вздохом произнес режиссер, – но пока тяжело, честно говоря. Понимаю, что сегодня вечером я не вернусь домой и не пожелаю доброй ночи жене и детишкам, и сразу на душе тоска… Такой простой, но хороший ритуал, Альберт. Так спокойно на душе, когда слышишь, как тебе отвечают любимые твои люди…
– Закончили, Владимир Андреевич! – крикнул Пеньковский. – Давайте дальше ехать, пока не стемнело, а там уж в Холмске сночуем спокойно и поплывем…
– Идем мы, идем! – отозвался Привезенцев.
И добавил тише, поскольку обращался к Альберту:
– В общем, за меня не волнуйся, я просто очень скучаю по дому. Отвык быть далеко от семьи.
– Ну и хорошо, если дело только в этом, – одобрительно кивнул журналист.
Он первым устремился к другим участникам мотопробега, и Привезенцев последовал за ним. Ветер продолжал трепать путникам волосы и одежду. Поправив очки, Альберт уселся в седло мотоцикла и завел мотор. Рожков, встрепенувшись, пошел к режиссеру и его товарищу.
«Чего опять?» – подумал Привезенцев.
Он забрался в люльку и, достав камеру, снял крышку с объектива.
– Утром баржа, провожающие будут, надо это все хорошо отснять, – быстро сказал Рожков. – Наверное, на отдельной пленке, чтобы никуда не делось. Сделаете, Владимир Андреевич?
– На отдельной так на отдельной, – пожал плечами Привезенцев. – Утром напомните только, хорошо?
– Конечно-конечно! – пылко заверил Геннадий. – Спасибо!
Круто развернувшись, он вернулся к своему мотоциклу, забрался на него и поднял руку, привлекая общее внимание.
– Важничает, – хмыкнул Альберт, глядя на чиновника поверх очков.
– Имеет право, – саркастически произнес режиссер. – С самим Лазаревым дружит! Это вам не хухры-мухры!
Альберт расплылся в улыбке и, поправив очки, нахлобучил на голову шлем.
«А все-таки хорошо, что его тоже вызвали, – подумал Владимир Андреевич, посмотрев в сторону журналиста. – Хоть есть с кем поговорить».
Он окинул свою команду задумчивым взглядом. Народ неплохой, но интересы разные, общих тем для разговора фактически нет, поэтому Альберт в этом отношении – просто дар свыше. А вот Рожков…
«С другой стороны, не его, так кого-нибудь другого нам Лазарев бы подсунул. Совсем без надзирателя бы точно не отпустил, не в его духе. Так что, возможно, еще не худший вариант».
Привезенцеву вспомнился их первый мотопробег по Сахалину. Тогда, в 1958 году в команде собрались совсем другие люди, но что в тот раз, что теперь среди них непременно был соглядатай Лазарева.
«Что это? Трусость? Или просто желание постоянно держать руку на пульсе?»
Во время путешествия по острову обошлось без особых проблем – благо, надзиратель сильно не высовывался – только записывал что-то в крохотный блокнотик и время от времени спрашивал у Привезенцева то и это. Владимир Андреевич сдержанно отвечал, и в итоге все закончилось хорошо: по результатам мотопробега выговоров никому не объявили, а самого режиссера даже поощрили благодарностью – за написание книги совместно с двумя другими журналистами, один из которых – о, чудо! – как раз таки и был ставленником Лазарева.