Работа над ошибками - стр. 6

Удивительно, но по дороге в Газабуре мы больше ни разу не попали под обстрел. Видели и боевиков, и военных, которые тут и там стреляли друг в друга. Но наш автомобиль с красными крестами на дверцах, который вопреки логике стремительно несся в направлении захваченного экстремистами города, и те, и другие либо просто провожали удивленными взглядами, либо вообще не обращали на него внимания.

Дом, где жила семья Олуджими Нгози, находился на окраине и это оказалось большим плюсом, потому что мне вовсе не хотелось протискиваться по захламленным и обстреливаемым улицам, на которых как попало стояли побитые пулями, брошенные своими хозяевами автомобили и валялись мертвые тела, объехать которые не представлялось возможным. Но мы удачно проехали по широким периферийным улицам между разномастными строениями из дерева, ржавого железа, самодельных глиняных блоков и прочего хлама.

– Это здесь! – сказал Джим, показав пальцем на обнесенный низким покосившимся забором двор перед таким же скособоченным строением из листового железа, на одной из стен которого, тем не менее, висел наружный блок кондиционера. – Стойте!

Я ударил по тормозам и остановил автомобиль. Вокруг, как безумные, носились кудахчущие куры, за забором блеяли несколько коз, а в конце улицы две собаки грызлись между собой возле тощей туши мертвой коровы. Во дворе перед домом в неестественных позах лежали двое солдат в окровавленном камуфляже. Видимо, обоим стреляли в спину, когда они бежали к дому.

Мы вышли, и я машинально вынул из-за пояса пистолет. Стал осматриваться, стараясь не думать о том, что мне придется им воспользоваться по прямому назначению. Где-то совсем неподалеку истошно кричала и плакала женщина. На заднем плане не утихала стрельба и яростные крики на местном диалекте – на соседней улице шла ожесточенная перестрелка. Но Джим, пренебрегая осторожностью, сразу бросился во двор и стал ногами распихивать коз. Только тогда я увидел, что там, в углу, забилась маленькая испуганная девочка в национальном платье, сшитом из прямоугольного куска ткани.

– Акоко! – воскликнул Джим и, упав перед ней на колени, сгреб девочку в охапку, что-то приговаривая на местном диалекте.

Это была его дочь. Долго думать, чтобы понять это, не пришлось.

Зато крики женщины заставили меня стать чуть более расторопным. Я перешагнул через трупы военных и, выставив вперед пистолет, слегка толкнул ногой дверь. Бесшумно ступил за порог и увидел ужасную картину. Маленькая кухня, в которой прямо на кухонном столе здоровенный чернокожий детина насиловал женщину, а та, видимо, уже почти обессилев в своих попытках вырваться, плакала навзрыд и звала на помощь.

– Убери от нее руки, тварь! – прокричал я, хотя надо было просто выстрелить подонку в затылок.

Африканец сначала замер, а потом, как был со спущенными до колен камуфляжными штанами, так и повернулся ко мне всем корпусом. Видимо, подумал, что я уже не спущу курок, раз не выстрелил сразу, оскалился в кривой ухмылке и медленно потянулся одной рукой к стоявшему у стены «Калашникову».

Я целился ему в голову, но в последний момент понял, что не смогу этого сделать, опустил ствол ниже, направив его мужчине в живот, потом еще ниже и дважды нажал на курок, вогнав обе пули ему в бедро. Просто подумал, что не готов увидеть разлетающиеся по всей кухне мозги. Чернокожий верзила сложился пополам, упал на колени и скорчился на полу, изрыгая проклятья на своем языке. Женщина, не переставая плакать, сползла со стола и, безрезультатно прикрывая руками свою наготу, пыталась отвернуться.