Пятый легион Жаворонка - стр. 14

Возвращаясь на свое место, актер вновь коротко взглянул на префекта. И опять Фуск не разгадал этого взгляда.

Гай Элий, беспечно улыбнувшись, сказал:

– Если бы в обязанности претора входило устраивать такие и только такие зрелища, мне было бы трудно расстаться с должностью.

Виния Руфина, одновременно удивленная и торжествующая, воскликнула:

– О, Гай, это высшая похвала.

– На днях я посмотрел представление, устроенное Латином, – продолжал Гай Элий.

– Латин! – произнес Парис непередаваемым тоном.

– Сознаюсь, зрелища безвкуснее не доводилось видеть со времен Нерона. Давали «Геркулеса на Эте».

– Латин в роли Геркулеса?! – ужаснулась Виния. – Этот маленький, чернявый, кривляющийся сатир!

– Это еще можно было бы стерпеть, – перебил Элий. – Даже Тимелу можно было вынести в роли Деяниры.

– Конечно, – ввернула сестра, – могла ли супруга Латина остаться в тени?

– Так мало этого, им вздумалось воочию показать героя, всходящего на костер. Долго жгли чучело, да еще шевелили палками, чтобы больше было похоже на агонию умирающего. Зрелище тошнотворное. А запах… Вонь, клянусь, достигла верхних рядов амфитеатра. Пришлось провести остаток дня в бане – и волосы и одежда пропитались гарью.

Парис вздохнул.

– Еще сто лет назад сказал Гораций:

– Латин не читал Горация. Или пренебрег… Думает, изобрел что-то новое. Увы, и в добродетелях, и в пороках мы только повторяемся… И сто лет назад, и, наверное, тысячу, люди думали о том же. Потому многие строки звучат так современно.

– Например, – подхватил Парис: -

– А это, – заметил Гай Элий: -

– Надеюсь, наших детей такая участь минует, – засмеялась бездетная Виния.

Марциал, недовольно ерзавший на своем месте, громко обратился к Парису.

– Ты, я вижу, входишь в число «ревнителей старины». По-твоему, ничего достойного нынешними поэтами не создано?

Глаза Париса весело блеснули. Сохраняя полнейшую серьезность, он ответил:

– Ну, почему же? Мне по душе сочинения Стация…

Марциал негодующе фыркнул.

– Или Валерия Флакка…

Марциал задохнулся от негодования.

– Или… – Парис замолчал, словно изо всех сил напрягая память.

Фуск прижал ладонь к губам, Виния задумчиво разглядывала орнамент на чаше, у центуриона подозрительно вздрагивали плечи, Гай Элий накинул на голову край тоги.

– Да! – спохватился Парис. – Ты ведь тоже поэт.

– Именно я поэт, – отвечал Марциал, не теряя достоинства. – Дать тебе свиток? Мое любимое… – Марциал начал разворачивать пергамент.

Парис вскинул ладонь.

– Оставь. Я не жалуюсь на память.

И он немедля изрек:

Голос актера звучал весьма выразительно, только автор не казался довольным. Кислой улыбкой ответил он на аплодисменты, подозревая в выборе цитаты некую злонамеренность.

Парис, посмеиваясь, вторично отверг попытку Марциала вручить ему наилучший стих. Все также смеясь, приподнялся на ложе: