Пути Волхвов - стр. 45

Мы с Рудо влетели в ворота княжьего двора – стражи сами расступились перед нами, будто я был предвестником лиха, противиться которому не могли даже ладные воины из старшей дружины с боевыми топорами на плечах. Хотя зачем выдумывать, узнали издалека, как не узнать, и без расспросов открыли ворота, чтобы князь не гневался, что задержали его сокола.

У самого терема я спрыгнул с Рудо и хлопнул его по плечу – беги, друг, на псарню, там Аклете тебя напоит и мясцом угостит, а сам взбежал по ступеням, кивнул на бегу ещё двум стражам и помчался, миновав светлые сени, по каменным переходам, неизменно отдающим прелью и землёй.

Да, горько разочаровались бы все, кто просил меня взять их в терем княжий, – и девки бесстыдные, и проныра Огарёк. Не знаю, что в головах у них возникало от этих слов. Должно быть, мнили себе хоромы сплошь из золота и камней драгоценных, в парчовых и шёлковых занавесях из самого Зольмара, только ничего такого у Страстогора нет. Не любит верховный князь ни блеска золотого, ни мягких тканей, ни расписных потолков, ни музыкантов в залах. Наверху, в общем зале и палатах, стены всё же украшали рисунки солоградских умельцев, да и в горницах оконца блестели дорогим цветным стеклом, но излишеств князь не признавал. Наверное, у Игнеды в светлице стояли сундуки с разным добром-барахлом, с платьями нарядными и украшениями богатыми, только там я ни разу ещё не бывал и утверждать не осмелюсь.

Я миновал второй ярус и поднялся ещё выше, пробежал через палату с цветными оконцами и оказался перед резной дверью в светлицу княжича. Страж и тут отступил, кивнул почтительно и повёл рукой – проходи, мол, сокол, знаю, что княжич будет рад тебя увидеть.

Я изо всех сил толкнул дверь и размашистым шагом прошёл внутрь. На меня сразу скверно дохнуло: травяными отварами, свечами и тленно-душным дыханием хвори. Сладкие ароматы трав и заморских благовоний не скрывали болезненного духа. Под тонкой корочкой томных запахов – гнилое нутро.

Светлицу было не узнать. Все три окна заслонили плотными бархатными занавесями, в помещении стало тускло и душно. По углам кровати расставили четыре подсвечника на высоких ножках, в каждом по пять оплавившихся свечей. Свечи разного воска: белые, жёлтые, мшисто-зелёные, бурые, сизые, каждая плакала по-своему душистыми каплями. Полог кровати был задвинут наполовину, и в багрово-коричневой тени бледное лицо княжича выделялось, как луна на сумеречном небе.

– Кречет! – выдохнул Видогост слабым голосом.

Я бросился к кровати и опустился перед нею, вцепившись пальцами в волчью шкуру, постеленную княжичу в ноги. Жив ещё, успел! Узнал меня – не безумен, стало быть! Тогда, может, и обойдётся всё?

Взглядом пробежался по лицу и рукам Видогоста, сложенным поверх одеяла. Его волосы цвета гречишного мёда разметались по подушке, слипшиеся от пота. Карие глаза запали и потускнели, на шее мелко билась жилка. Тонкие руки покрывали багряные лунки величиной с ноготь мизинца, кожа на пальцах раскраснелась и потрескалась.

– Соко-олик, – ласково протянул Видогост и поднял мне навстречу слабую ручонку. Я погладил его по голове и попытался улыбнуться.

– Не надо, силы не трать. Я привёз тебе кое-что.

Снял с пояса мех и чарку. Видогост вроде бы оживился немного, смотрел с любопытством. Может, думал, фокус какой покажу, как в былые времена. Рука моя наткнулась на что-то небольшое и твёрдое, и я вспомнил про сахарного петушка, завёрнутого в тонкую бумажку и припрятанного в мешке. Достал и его.