Пути Миритов. Недобрые всходы - стр. 40

Первой явилась самая примерная и расторопная камеристка, Сюзанна Лефевр. Обладательница ярыжих кудрей, быстрых рук и бойкого языка сплетницы, она довольно поспешно расплела косу, расчесала волосы, но сегодня, как отметила Камилла, вела себя на редкость тихо. И это славно. Меньше всего она сейчас желала слушать досужие сплетни о вчерашнем происшествии.

– Какую прическу желает Ваше Величество?

– Высочество, – тихо молвила Камилла, успевшая как следует зазубрить все правила придворного этикета. – Самая простая придворная прическа. Вчера моя голова устала от излишеств.

– Вы являетесь королевой, – тепло заметила Сюзанна, – для всех нас и для народа… Достаточно забыть о седьмице, через которую произойдет коронация.

На это Камилла ничего не смогла ответить, терзаемая сомнениями. Она часто перебрасывалась парой-тройкой ни к чему не обязывающих фраз с камеристками, исключительно из-за скуки и нехватки женского общества, поскольку молодых фрейлин, которые бы смогли развлекать королеву, во дворце еще не имелось, хотя предполагалось, что ко двору представят девушек из западных графских семей, Шелтон и Аллен. Но когда сему будет дозволено произойти? Придворные же дамы, пережившие умершую прошлой осенью матушку Виктора, королеву Монику Моранси, уроженку Талнора, казались или растолстевшими, забывшими о духовном развитии сплетницами, или строгими, занудными, набожными. Кроме того, они не воспринимали Камиллу всерьез, считая ее забитой застенчивой южанкой, однако любой бы распознал в подобном объяснении простую отговорку, ведь пожилые люди частенько отвергают молодежь, делая это до того чванливо и гордо, что отталкиваемым крайне тяжело понять, что с ним может быть не так.

Ведь Камилла Моранси не могла быть виновной в том, что в северном Талноре власть мужчин над женщинами невесома, как крошечное птичье перышко в ладони, а в южном Эн-Мериде, сравнится разве что с тяжелой каменной глыбой. Свободолюбивая мать королевы вышла замуж за отца по огромной любви, но в их семье никогда не имелось тирании со стороны Гаэтано Инама. Он любил музыку северной лютни и был добр к жене и дочери, только это не значило, что других южных девиц не воспитывали в мучительно-давящей строгости.

Завтракала она сегодня в обществе короля, и это времяпрепровождение Камиллу не порадовало: то ли потому, что за окном посерело небо, и пошел проливной дождь, видимо, Творец решил оправдать название месяца Летних Дождей, то ли из-за понурого осунувшегося лица Виктора. Еще вчера ее коронованный супруг выглядел молодым и цветущим, но сегодня словно повзрослел на десять лет. В юношеском голубом взгляде застыла болезненная тревога, и Камилла снова почувствовала себя крайне неуютно.

– Вчера Хранитель Севера упомянул хорошую погоду, – наконец произнес упорно молчавший король надтреснутым голосом, когда с яичницей и хлебом с сыром было покончено. – Как говорится, Творец его услыхал.

– В Эн-Мериде считается, – Камилла радостно ухватилась за шанс приподнять мужу настроение, отвлекая от больной темы, – что лучше ливни, чем страшная духота перед грозами.

– Духота действительно неприятна, – согласился супруг и откинулся на спинку покрытого золотистой обивкой кресла. – Я слышал и про летнюю болезнь.

– Да, – пришлось невольно признать поникшей Камилле, – этот смертельный недуг распространен в наших краях, но я надеюсь, что зависит он не от дурной крови южан, а от местности.