Пустота Евы - стр. 14
– Здравствуйте, еще раз, – она протянула мне постельное белье и предложила чаю, от которого я отказалась. Проводница фыркнула и, с недовольным видом, ушла к себе. Я закрыла купе. Теперь эта сумочка была моя, она принадлежала только мне. Бабушка теперь в прошлом, пусть у нее все будет хорошо, но она теперь в прошлом! Не существует в моей жизни больше этой мерзкой старухи, с ее противной вежливостью, с ее этими украшениями и манерами, с ее книжкой и толстыми очками. Все!
Я окончательно успокоилась, посидела еще около минуты, ни о чем не думая. Поезд набрал ход и размеренно стучал колесами, перебивая дождь, который по-прежнему шел стеной. Я осмотрела купе: вагон был старым, обшарпанные спальные полки, покосившийся стол, на окне была небольшая трещина, через которую просачивались капли воды. На стене напротив меня были какие-то красные пятна; видно, что их пытались оттереть, но ничего не вышло. Сильно захотелось в туалет, не знала, открыли ли его или еще нет. Сходила, проверила – он был открыт. Но лучше бы я не ходила, это была не самая приятная картина. Видно, что его давно не убирали и не мыли. Поезд был проходящим, и сколько человек побывало в нем во время следования до Москвы, было неизвестно, но, судя по количеству туалетной бумаги, которая не помещалась в мусорное ведро и уже валялась по всей туалетной комнате, людей было достаточно. Весь пол был сырой: то ли это вода из-под крана, то ли моча. Я все-таки надеялась, что вода. Быстро сходила в туалет и вернулась к себе, заперев за собой дверь. Начал мигать свет, купе периодически полностью погружалось в темноту, потом тусклый свет возвращался, освещая безликое пространство.
Я достала красную сумочку; она была из дорогой кожи. Сумочка блестела, когда появлялся свет. Не могла оторвать от нее взгляд. «Она была моя, моя, и ничья больше». Высыпала все содержимое на столик, перед этим задернув оконную штору. Дождь все так же шел, его потоки воды били в окно. Колеса начали стучать в такт моему сердцу. Чем дольше я смотрела на содержимое сумки, тем быстрее оно стучало. Волнение овладело мной, я улыбалась; на какой-то момент я ощутила чувство счастье.
На столе передо мной лежало много ненужного барахла: какая-то фотография мужчины в форме, пожелтевшая от времени; расческа; небольшая фигурка, вырезанная из дерева, которая была старой и не очень понятно, что изображала; носовой платок; нитки с иголками; пуговицы; какое-то старое, пожелтевшее от времени письмо с корявым почерком. Был еще паспорт, я его открыла и прочитала: «Свинская Раиса Васильевна, 21 апреля 1917 года рождения». На фотографии была женщина, которая похожа на бабушку с вокзала, только гораздо моложе. Я открыла форточку и выбросила его в окно. Все это меня не интересовало, следом за паспортом все это барахло так же улетело в форточку. Было то, что меня действительно интересовало, то, от чего я теперь улыбалась сама себе: красивая, яркая, толстая золотая цепочка, на которой было выгравировано «583». Надпись означала, что проба достаточно высокого качества. Еще был конверт, на котором написано: «Для внучков, от бабушки с дедушкой». Я его открыла, там была большая пачка денег, пересчитала – было девятьсот восемьдесят девять рублей, это как зарплата учителя за год. Переложила все деньги к себе в кошелек, кошелек положила в потайной карман юбки, которая сохла на верхней полке. Цепочку надела себе на шею, отодвинула штору на окне и стала любоваться своим отражением. «Какая же я красивая! Теперь я чувствую себя намного счастливее». Свет в очередной раз погас, и все поглотила темнота.