«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - стр. 41
Виктор признался, что поначалу не поверил своим ушам. Как Анна могла сказать такое?! Потом сообразил, что она скорее всего говорит не сама, а подчиняется чужой злой воле: ее загипнотизировали, что-то внушили… Он вспомнил о спиритических сеансах, когда родственники через впавших в транс медиумов получают послания якобы из другого мира… Он долго в растерянности молчал.
– Почему ты хочешь, чтобы я вернулся домой? – спросил он наконец как можно мягче. Он боялся ее травмировать, подозревая, что под чьим-то тлетворным влиянием ее рассудок уже необратимо пострадал.
– Это все, что ты можешь, – ответила она.
И вдруг улыбнулась – совсем как обычно, светло и радостно; и на миг Виктору почудилось, будто они снова дома, вдвоем, сидят и обсуждают повседневные дела…
– У меня все хорошо, дорогой, – сказала она. – Поверь, это не гипноз, не сумасшествие, ничего похожего на то, что ты воображаешь. Тебя в деревне запугали – неудивительно. Здешняя сила далеко превосходит человеческую. В глубине души я всегда знала, что такое место существует. И все эти годы ждала. Когда люди – неважно, мужчины или женщины – отрекаются от мира, уходят в монастырь, их близкие страдают, но рано или поздно свыкаются. О том же самом я прошу тебя, милый Виктор. Постарайся понять меня.
Она стояла, улыбаясь тихой, умиротворенной улыбкой.
– Ты хочешь сказать, что навсегда останешься здесь?
– Да. Отныне другой жизни для меня нет. Ты должен поверить мне. Я хочу, чтобы ты вернулся домой и продолжал жить, как раньше, занимался домом, своим поместьем. И если ты встретишь и полюбишь кого-то, женись и будь счастлив. Благослови тебя Бог за твою любовь, доброту и преданность, мой родной. Я этого никогда не забуду. Если бы я умерла, ты ведь хотел бы, чтобы я обрела покой в раю, правда? Так вот, это место для меня рай. Я скорее брошусь в пропасть и разобьюсь о скалы, чем вернусь в мир с Монте-Верита.
Виктор сказал, что во время этого монолога от ее лица исходило сияние – подобного выражения он не видел даже в самые счастливые их времена. И продолжал:
– Мы с тобой читали в Библии о Преображении. Я не нахожу другого слова. Не душевное смятение, не истерика, а именно Преображение. Словно что-то из нездешнего мира коснулось ее своей рукой. Умолять было бесполезно, настаивать невозможно. Ей и правда легче было броситься со скалы, чем вернуться в этот мир. Я ничего бы не добился.
Им овладело чувство полной беспомощности, бесповоротности происходящего, как при прощании в порту: Анна должна сесть на корабль, отплывающий неизвестно куда, и у них всего несколько минут. Вот-вот загудит сирена, уберут трап – и они расстанутся навсегда.
Он стал спрашивать, есть ли у нее все необходимое, достаточно ли еды, обеспечена ли она одеждой, есть ли врачебная помощь, лекарства, на случай если она заболеет. Допытывался, что бы он мог ей прислать из того, в чем она нуждается. В ответ она только улыбалась и повторяла, что в этих стенах есть абсолютно все, что ей может понадобиться.
И тогда он сказал:
– Я буду приезжать сюда каждый год, в это же время, и умолять тебя вернуться. Буду приезжать во что бы то ни стало.
– Тебе будет только тяжелее, – ответила она. – Все равно что приносить цветы на могилу. Я бы не советовала тебе приезжать.
– Как я могу не приезжать, зная, что ты здесь, за этой стеной?