Птица на привязи - стр. 9

– Что? Опять, как тогда? Опять за старое?! – почти ласково проорал дедушка.

Я ловила градусник – ну в кого у меня руки крюки?! – и случайно толкнула локтем стопку книг. С полки посыпались книжки и фотоальбомы, сбивая с ног африканских слонов, пузатых негритят из черного дерева и прочую мишуру.

– Да, да, – бормотала я, собирая выпавшие из альбома фотографии, – это я его убила… И теперь…

– Да что ты о себе возомнила?! – кажется, дедушка не на шутку рассердился. – Вершительница судеб! Ты что, совсем спятила?!

– Деда, тебе нужны доказательства?!

Тут из одного альбома высыпался целый ворох каких-то фотографий.

Это были не просто фото. Это были вещдоки! На них мне было лет тринадцать – четырнадцать. На одних я была с братом-близнецом, на других рядом со мной улыбалась сестра-близнец.

– Деда… Я перезвоню…

Ночь была бесконечная… Я сидела на подоконнике, у открытого окна, и было такое ощущение, что сейчас мне «откроется». Я схватилась за вещдоки, как утопающий за обламывающуюся кромку льда. Фотографии были рассыпаны по подоконнику, по столу, по полу. Я усиленно думала. Когда же всё началось?

Опять пыталась разгадать головоломку, раскладывая пасьянс из фотографий: фотоколлаж, фотомонтаж, фотопутешествия, фотосумасшествия… Хм, а ведь действительно, качественно сделанные монтажи!

То, что происходило со мной в последнее время, казалось мне сейчас бессмысленным. Всё, кроме этих фотомонтажей. Теперь лишь они были для меня реальной жизнью…

А реальную жизнь я когда-то превратила в иллюзию. Вот тут я совсем маленькая, тут я с мальчиком, который старше меня на десять лет. Я не хочу сейчас думать о нем. Я не любила реальность. И теперь она отплатила мне…

Эти фото были сделаны, когда мои родители стали появляться в Городе М. всё реже. Они чаще работали и, соответственно, жили где-нибудь в Африке или Индонезии. И фотомонтажи были очень даже не случайными.

Я бы могла вам сейчас рассказать о том, что в эту ночь я встретила кое-кого и что если бы не эта встреча, то я бы ни капельки не изменилась. Возможно, я б осталась той серой мышью, которой всегда была (или хотела быть!). Но… я не могу вот так взять и всё выложить разом. Открыться первому встречному. Мне сначала нужно привыкнуть к вам. Подойти поближе. Ясно прекрасно, вы ничего про меня не поймёте! Все люди – себялюбы. Но если хотите понять – хоть чуть-чуть, хоть самую малость, – поживите недолго в моей коже…

Если бы я могла показать вам всё это как фильм, у нас не ушло бы и десяти минут на эту нарезку в качестве начала. Например, как в первых сценах «Амели» (вот папа, вот мама и вот вся эта нудятина из детства, которая на меня повлияла), а я бы просто сидела и водила по экрану лазерной указкой. А может быть, я уже живу внутри какого-то клипа, срежиссированного… вами?

Всегда кажется, что с тобой не может произойти ничего страшного. А если оно вдруг происходит, то просто невыносимо как хочется отмотать это кино назад и сделать «Cut» – вырезать монтажом всё прошлое и начать свой фильм заново. Но не в смысле – опять писаться, ходить в детский сад и скучать на химии в школе. А просто быть здесь и сейчас без всяких мыслей о прошлом. Как-то так.

В туманной дымке лучики огней города растворяются, как сгущенка в чае. Потоки воздуха от шуршащего вентилятора ритмично приподнимают подол моего домашнего сарафана. Он игриво танцует на моих коленях, а я периодически ловлю его за край и стираю им капельки пота со лба. Вентилятор мотает из стороны в сторону пропеллером, заключенным в клетку и словно пытающимся оттуда сбежать – взмыть над городом М., полететь над молочной дымкой выше, выше – туда, где ты свободен, туда, где свободен сам город, где дым уже не властен над ним.