Прозой. О поэзии и о поэтах - стр. 33
– Не потому ли, что у вас самой стих насыщен аллитерациями?
– Да, конечно. Я его слышу лучше, чем кто-либо другой. И, может быть, я его лучше слышу, чем понимаю умственно. И поэтому от меня философских интерпретаций не надо ожидать.
– Говоря об эволюции Бродского, как вы считаете, какие русские поэты помогли Бродскому осознать себя и сделаться Бродским?
– Я думаю, что он сам на этот вопрос лучше отвечает, хотя, может быть, не всегда точно. Вдруг начинает что-то выдумывать. Вот ему хочется считать Рейна своим учителем. Видимо, действительно на него повлиял Женя Рейн, но ведь не как поэт, а как советчик.
– А из прошлого столетия, кроме Баратынского, которого называет сам Бродский, кого вы могли бы назвать?
– Дело в том, что каждый видит того, кого любит. Я в нем вижу не Ба-ратынского, а Пушкина. У меня есть такое стихотворение, не из лучших:
и кончается:
То ли это стихотворение было написано после того, как я из «Континента» звонила Бродскому, то ли вообще по поводу наших телефонных разговоров, но у меня почему-то это стихотворение косвенным образом связано с Бродским. Я в Бродском вижу Пушкина, Мандельштама, Ахматову. Я понимаю, он то Кантемиру подражает, то Державину…
– Кланяется скорее, поклоны отвешивает.
– Всё это мило, но ведь всё это штучки, приемчики, которые прекрасно работают. Для меня есть линия русской поэзии, и исчерпывается эта линия до Бродского тремя именами. И всё. И Бродский для меня – прямой продолжатель. Прямой совершенно не в том смысле, что «Иван родил Петра.»
– Насколько, по-вашему, оправдано сравнение Бродского с Пушкиным?
– Я вам как поэт скажу, что любое сравнение оправдано в надлежащем контексте. Разумеется, есть какие-то параметры, по которым их не сравнишь, поскольку Пушкин не тот поэт.
– Возьмем один параметр, чисто языковой. Сравнимы ли их заслуги перед русским языком?
– Я думаю, всё-таки нет. Пушкин отвалил такую глыбу, которой просто, видимо, никогда и никому не достанется. У нас-то была другая история. И не только у Бродского, у нас у всех. Между прочим, я с Бродским совсем не соглашаюсь, когда он говорит: «Мы последнее поколение, для которого дороже всего культура…» и т.д. Во-первых, не надо культурой злоупотреблять. Во-вторых, мы не последнее поколение, мы – первое поколение. После нас сейчас приходят еще поколения. Мы – первое поколение после этого разрыва между Мандельштамом, Ахматовой и нами. Поколение, которое действительно успело за эту руку, за ахматовский палец подержаться. Не просто из книг, а действительно, как у Микеланджело, перетянуть по этой ниточке, по жилочке, перетянуть в себя то, что было, эти ценности. Вживе, не просто в книге, а вживе. И поэтому то, что он говорит насчет культуры, и то, что он говорит, что мы всегда предпочтем литературу, а не жизнь, – неправда.
Он чуть подобрел. Я надеюсь, что это пройдет. Он вдруг очень завелся на идее поколения. Идея поколения интересная, но не исчерпывающая. Наше поколение, поколение 56-го года, дало поэтов, дало будущих политзаключенных, дало циников и партаппаратчиков, причем циников таких, равных которым ни в одном поколении нет. Люди, которые пережили Венгрию и решили, что теперь всё, теперь надо только карьеру делать.