Противо Речия (сборник) - стр. 8

– А я и не говорю, что я выше.

– Блядь! Вспомни, что ты только что сказал официанту! А утром ты кого – собаку или все-таки человека – рыл?! А пиз-до-бо-лы!.. Ты и тебе подобные в своем поганом пафосе, надменности и пренебрежении к людям уже далеко за линией горизонта, очень далеко.

Тохин взгляд вдруг становится пронзительно трезвым, на скулах резко очерчиваются нервные бугры. В это время к нашему столику подходит другой официант, ставит на стол графин, рюмки, кладет сигареты и фирменную ресторанную зажигалку. Тоха молча наливает себе, залпом выпивает и буквально выдирает сигарету из туго набитой пачки.

– Все у тебя через жопу, Серега. А ты не боишься, что тебе когда-нибудь все это вспомнят?

– А ты не боишься, что тебя когда-нибудь вот тот самый официант привселюдно на фонаре повесит?

– Но за что?

– За пафос, друг мой. Если за что и нужно вешать, то только за пафос.

– Вы, пацаны, дохуя здесь наговорили, – один из спутников Тохи, тот, что с бабьим лицом, вдруг поднимается и начинает куда-то тянуться через весь стол, – посрались на ровном месте…

Наконец я вижу, куда именно он тянется – к своей миниатюрной сумке с густо размалеванным логотипами какого-то бренда ремешком через плечо, которая лежит на пустующем кресле в торце стола. Я называю такие сумки «пидорскими» – может, в силу каких-то пустых стереотипов, а может, потому, что действительно не встречал среди обладателей подобных аксессуаров приличных людей.

– …а я вам еще проще скажу. Я, если кто не знает, в Грузии служил, еще при Союзе. Точнее, Союз уже вовсю канал. Нас практически не кормили, а если и кормили, то реально, как скот. Все два года. Знаете, что такое – два года постоянно хотеть жрать? Это пиздец, пацаны. Ни спать, ни двигаться… Дрочить – и то сил нет. Конченые, словом. Иногда к нашему комбату приходили местные звери, давали ему лаве, и он натурально продавал нас в рабство – копать котлованы под фундамент, разгружать вагоны и тому подобное. Так вот в это рабство у нас очередь стояла. Да что там очередь – дембеля за рабство дрались, представляешь? Потому что там два раза в день давали настоящую еду. Еду, которой можно было наесться до отвала, и похуй те Родины рубежи.

– О, таких прикурок я миллион слышал, – я обрываю нашего спонтанного рассказчика, так как в принципе не выношу армейские, охотничьи и рыбацкие байки, особенно в исполнении дилетантов, – мораль в чем?

– Мораль? У конченых нет морали, Серый. У конченых есть заебись и есть наоборот. Заебись – это когда приехал в кабак, взлохматил котлету, – он вынимает из планшета пачку «пятисоток» и выразительно трясет ею в воздухе, – нажрался, пандыша потянул, затем жало кому-то запилил – вот это заебись. Но чтоб понять эту простую истину, нужно обязательно какое-то время побыть в шкуре конченого. А весь этот ваш чес – это от жира, чуваки, от лукавого. Как там говорят?.. У семи нянек дитя без присмотра?

Меня рефлекторно передергивает.

– Без глаза.

– Что без глаза?

– Правильно «дитя без глаза».

– Да?.. – Он, словно что-то уточняя, смотрит на своего коллегу, безмолвно и сокрушенно созерцающего пустую наконец-то тарелку. – Официант!

Все тот же другой официант приносит книжицу со счетом, мы молча по очереди изучаем его, затем так же по очереди кидаем на общак купюры совершенно идентичного номинала. Я, не прощаясь, поднимаюсь из-за стола и иду к машине. Сажусь в салон, включаю зажигание, нахожу в телефонной книжке номер Тохи, твердо решив удалить его к чертовой матери и больше не трепать себе нервы. Сгиньте, провалитесь под землю, суки, – без остатка, без следа, без памяти…