Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - стр. 10

Залитая красным палуба. Рваный кровавый прах. Чья-то нога… Да и его окатило – не водой. Почему цел?

– Очистить палубу, вашбродь?

Кивок – со словами может и подкатившая к горлу рвота вырваться.

У пушки новый наводчик – полузнакомый, с батареи левого борта. И заряды тащат другие. А его дело, раз цел, – выдать поправку. И еще одну… Кажется, или монитор отстает? Понятно, если бы удалось сбить трубу, а так-то с чего? На нем-то раненых нет.

Как и убитых. Под вечер, оторвавшись от противника и наскоро заколотив прорехи в бортах, эскадра прощалась с убитыми и умершими от ран. Торжественно и сурово пел корабельный священник, лежали рядком завернутые в парусину тела – те, что удалось найти… Почти все – артиллеристы. К горлу вновь подступил ком, а к глазам слезы. Которые, стоя в парадном строю, не смахнуть и не спрятать.

А наутро – снова приборка, чуть зыбящее море, напоминающее, что восемью рабами божьими его не насытить. Нижние чины чистят пушки, а у него есть вопрос. И хорошо, что старший механик тоже не спит. Только вышел из адмиральского салона, хмур и насуплен. Вот пусть и отвлечется от неприятностей на беседу по специальности.

– Николай Федорович, разрешите полюбопытствовать!

– Рад быть полезным вашему благородию.

В голосе нескрытая издевка. Ну как же, белой кости черная потребовалась. Впрочем, цепляться за тон – бабье занятие. Рад, так рад.

– Вот скажите мне, отчего американец от нас отстал? Я понимаю, если бы мы ему трубу сбили…

– А не сбили, Евгений Иванович? Это вы зря. Так может, монитор нас просто отпустил? Пожалел нас, грешных?

– Не верю. И стрелял он до последнего, пока надежда попасть оставалась. И вообще… не хочется, чтобы все, кто погиб у пушек, зря пропали.

– А, так вы совесть убаюкиваете. Хорошее дело, но с ним – к попу. А меня увольте, ваше благородие.

Обычное титулование механик – сам вполне «благородие», даже «высоко-», целый подполковник по адмиралтейству – повторяет и подчеркивает. Намекает, душа трепетная. Мол, не будь ты монаршим отпрыском…

Все-таки Евгений попробовал продолжить разговор. Неужели все, что произошло за последние часы, – окончание похода, бой, политая кровью палуба, – ничего не переменит?

– Не только совесть… Мне, быть может, когда– нибудь придется стать на мостик броненосца. Потому…

Вот теперь с механика сползли и придурочное раболепие, и язвительность. Осталась злоба.

– Ну так и становитесь! Все, что потребно, начальство доведет… циркуляром. А там стойте себе на мостике да гоняйте черную команду внизу. Механиков, которым не то что самим до мостика не дослужиться, но даже детей в Морской корпус не определить, хотя новые правила приема два года как высочайше подписаны! Думаете, взялись за самую белую из черных работ, так своим стали?

Алексеев вздохнул. Да, вот вам и боевое братство. А все из-за глупых гардемаринских шуток. В другое время он бы держался от проказ подальше, но два месяца, наполовину заполненных штилеванием, во время которых решительно нечего делать, подвигли на шалости. Да, еще он готовился к экзаменам… а еще жертва попалась неправильная. Про то, что механик – лицо в кают-компанию скорее допущенное, чем принятое, будущий мичман тогда не подумал. Зато решил, что хозяин корабельных глубин так же скучает – машину не пускают, эскадра идет под парусами. Вот и развлек, как сумел.