Прости меня, если сможешь - стр. 37
Интересно Мэтт сказал. Он ненавидел темных поначалу. Когда война закончилась.
Поначалу. Когда закончилась.
Поначалу тогда чего?..
Мэтт
Не спалось.
Вязкая дремота не отпускала, не позволяла ни бодрствовать, ни провалиться в сон, пусть даже кошмарный — а пребывание на границе между тем и тем выматывало. И бесило. Не выдержав, я сел, с силой потер лицо ладонями, бросил взгляд на старый будильник, громко тикающий на тумбочке.
Десять минут до полуночи.
Я встал, открыл окно, впуская в комнату свежий ночной воздух, вдохнул его полной грудью и, поразмыслив, отправился на кухню. Чашка горячего чая или взбодрит, или усыпит — я был уже на все согласен, только бы выбраться из этого отупляющего пограничного состояния.
В коридоре было неожиданно светло — ярко сиял желтый прямоугольник контура ванной. И шумела вода. И я мог поклясться, что сквозь шум едва слышно до меня долетает слегка фальшивое мурлыканье какого-то очень знакомого, явно из детства, мотива. Мотив был меланхоличный, похожий на колыбельную.
Я настолько не ожидал, что темная еще не спит, что в первые мгновения даже замер, подобравшись, остро чувствуя замершее на кончиках пальцев пламя магии и пытаясь сообразить, кто это может петь. И мне с трудом удалось погасить самое первое, совершенно неуместное желание распахнуть дверь с ноги и вмазать заклинанием по неведомой твари, прикинувшейся безобидной маленькой девочкой.
…У той девочки были голубые глаза и три пасти клыков и первого из тех, кто к ней приблизился, чтобы помочь, она разорвала за долю секунды…
Я тряхнул головой, упрямо отгоняя ненужное. Кухня. Чай. Сон. Все. Никаких девочек. Никаких темных. Никаких темных девочек.
Проходя мимо ванной, я зацепился взглядом за случайный блеск и замер.
Дверь, как и все в этом доме, была старой. Старой, покосившейся, с трудом закрывающейся на ржавый замок. И петли скрипели. А еще между косяком и ссохшимся полотном двери зияла огромная щель.
— Баю-баюшки-баю, — негромко тек сквозь плеск воды знакомый с детства напев.
В коридоре пахло ванилью. И чем-то еще, таким же женским, капризным и томным. Немного — чистящим средством. Влажным мелом. Неистребимым запахом долго пустовавшего старого особняка. Сыростью.
Ваниль доминировала.
Контур двери, обведенный узкой полоской желтого света — и длинная щель вдоль косяка.
Чай. Кухня.
Мэтт, ты хотел пить.
— Спи мой маленький малыш...
Тихо-тихо, аккуратно-аккуратно, чтобы не потревожить певучих досок пола, я сделал шаг…
...назад.
Длинная щель перед глазами, и ванная комната залита маслянистым светом, и обзор не слишком обширный — но если есть опыт наблюдения из укрытия, то можно увидеть…
— Тебе песенку пою…
...можно увидеть всё.
Белые плечи в мыльной пене.
Изгиб спины.
Округлая попа.
— С неба опускайся, тишь…
Узкие ладони медленно двигались по телу, темные пряди прилипли к коже.
Плавное движение кистей вниз, размазывая мыло. Медленное, неторопливое — вверх.
Ее руки скользили по груди, я этого не видел, но воображение, встрепенувшись, дорисовывало — упругие полушария, бледно-розовые соски, разводы белой пены с ароматом ванили…
Темная наклонилась взять мыло, вспенила его в ладонях, затем вернула брусок на место. Ее рука опустилась вниз — и меня словно молнией прошило, а услужливое воображение развернуло перед мысленным взором дополненную картину.