Проклятый капитан. Колдовской знак - стр. 59

— Снова дождь? — устало сказала Джейна, которая весь день шла последней.

— Обычная ивварская осень, — отозвался Алекс. — Три дня дождь и день сухо. Относительно.

Снова мутило. Надо отвлечься. Эрик запел наигранно-бодрым голосом в такт качанию морскую шанти, одну из тех, что тянули на борту «Ясного» во время тяжёлой работы:

Прости и прощай, моя милая кирия,

Прости и прощай, моя милая Риа,

Нас ждут берега неизведанной Лирии,

Нам отдан приказ уходить далеко...

— Не лучшая песня, — сказал Алекс, который старательно выбирал дорогу поровнее.

Да, он явно знал, что продолжение там не такое уж романтичное.

— Ладно, — легко согласился Эрик и, подумав, добавил: — У меня есть другая.

Он немного подумал и начал тихо напевать один полузабытый романс. Какой же там был мотив? Сначала едва слышно, почти шёпотом затянул Эрик в мокрой тишине.

Прозрачен свет... Изменчив путь.

Дожди — спасенье от потерь.

Под стук копыт: «Когда-нибудь...»

Но в шуме ветра: «Не теперь».

Эрик прикрыл глаза и отдался рвущейся изнутри песне. С каждой строкой его голос уверенней скользил между стволов и камней, набирая силу.

Закрыть глаза — а что за мглой?

Крик чаек, море, пенный вал,

И добрый сон и выбор злой:

Не знал, не верил, не желал.

Но как легко — идти дождём,

Плескать волной, дрожать листвой,

Быть ветром или кораблём,

Быть кем угодно. А собой?

И так, и в том, что не сбылось,

Скользнуло краем — и за край…

Но истина с надеждой врозь:

«Не жди, не помни, не желай».

Крепли звуки, окружали их, сплетались со струями дождя и неслись куда-то в небо, и Джейна молча подтянулась ближе, и Алекс молчал, будто слушал, и Эрик чувствовал, что жизнь ещё есть, бьётся в его груди горячей кровью, течёт по жилам. И пусть кружит голову запах мокрой земли, пусть от голода немеют пальцы, пусть он теряет себя, но он ещё жив!

Хотелось ни о чём не думать, только петь, только позволить мелодии звучать всё громче, со всей его страстью и со всей болью. Чтобы мир слышал! Слышал этот демонов мир! И Эрик продолжал петь, чувствуя, как срывается от холодной влаги горло.

Открыть глаза. Щека мокра.

Всего лишь дождь — всего лишь путь.

Но щебет птиц, но запах трав —

Сейчас, а не когда-нибудь

Пить жадно, словно в первый раз,

И забывать, и вспоминать.

И пусть другое — не сейчас:

Не быть... не верить... не желать.[1]

[1] Слова песни авторства Ирины Зауэр

10. Глава 9. Тьма и свет

— Это была она, мой сентар! Я видел, как она тайком пробиралась в камеру… — пробормотал Нотэри на ухо один из его слуг.

Талира не понимала, как услышала его свистящий шёпот с другого конца коридора. Она резко обернулась и встретила взгляд старшего наследника в упор. Сощуренные карие глаза, поджатые в какой-то насмешливой манере узкие губы. Что он там думает?!

— Анабель, идём, — приказала Талира, повернувшись к верной фрейлине. Но вместо упругих рыжих кудрей увидела вдруг невозмутимое лицо генерал-фельдмаршала с кривым шрамом на щеке.

— Сентар Ильяс?

— Моя сента, вы обвиняетесь в государственной измене и связи с преступником. Мне жаль, — в холодном голосе не было и намёка на жалость.

Талира гневно обернулась и заметила, что Нотэри уже стоял совсем рядом. А из-за его спины вышли солдаты, все как на подбор с такими же непробиваемыми лицами.

— Что за нелепость?! — Талира вскинула голову и снова заговорила с Ильясом, хоть и казалось, что он и вовсе её не слышит. — Сентар, вы всегда были за справедливость, как вы допускаете такое...