Произвол - стр. 3
Стыдно признаться, но сначала я не принимала ее как члена своей семьи. Пришла, видите ли, устроилась, как дома! Я сердилась на папу, что он нашел себе новую женщину, к тому же так скоро, запросто, словно сменил одну рубашку на другую. И втихомолку ждала, когда Мария осмелится заявить о правах хозяйки дома. Мне было что ей ответить.
Мария же оказалась куда мудрее, чем я предполагала. Она придерживалась оборонительной, а не наступательной стратегии. Мой крутой нрав споткнулся о ее кротость и кубарем полетел ко всем чертям. Мария не претендовала ни на мою любовь, ни на любовь отца; ни на что она, собственно, не претендовала, зато именно своей ненавязчивостью и простодушностью привязала нас к себе. Она была на 20 лет младше Адмиралова и годилась мне разве что в старшие сестры, и тем не менее однажды я поймала себя на мысли: мало того, что Мария вернула живой блеск глазам отца, который потух после похорон, так она и во многом заменила мне ушедшую мать. Тихой сапой она пробралась туда, где я собиралась встречать ее со штыками, и уселась на пустующее, но все-таки не выброшенное на свалку место.
Мария охотно покрывала меня. Это была ее затея: говорить папе, будто мы вдвоем уходим на прогулку. Тот радовался, что его пассия подружилась с дочерью – намерения у него, как выяснилось, были самыми серьезными, – я же могла повидаться с Андреем без лишних допросов. Отец не поощрял любовных интрижек, потому что учеба, в его разумении, должна быть у девушки на первом месте, а «мальчишки лишь дурманят мозги и отвлекают от уроков». Только Мария понимала меня. Лезть в семейные дрязги и спорить с Адмираловым по поводу его дочери она не решалась, зато на помощь не скупилась. От маленькой аферы выиграла и сама Мария. Во время наших свиданий она помогала больной матери по дому.
Летом Адмираловы слиняли из душной столицы на дачу, и вместо того чтобы придумать новые объяснения участившимся отлучкам, я прекратила скрывать своего друга. Пусть, рассудила я, отец мирится с моей влюбленностью. Улучив момент, я привела Андрея к нам на послеобеденный чай. Ну то есть я-то планировала на чай, а папа устроил настоящие смотрины.
– Откуда ты родом, мальчик? – спрашивал он холодно, сбив благодушный настрой Андрея одним этим обращением «мальчик». Спасибо, не «щенок». – Кто твои родители? Из рабочих? Что ж… Ну, а ты чего на завод не пошел? А, пошел все-таки? И чего не понравилось? Вон оно как… А где учишься-то? На кого? Живешь поди в общежитии, в комнатке человек на десять? И сколько сейчас стипендия? Сколько-сколько? Мы намедни Нинке вечернее платье покупали, вот оно столько и стоило, сколько у тебя стипендия… Неужто хватает? Ах, репетитором подрабатываешь? Курсовые другим пишешь? Ну, неплохо, на одного-то с горем пополам, пожалуй, хватит… А я слышал, студенты после лекций дворы метут. Ах, приходилось все-таки в первый год?..
Вопрос – ответ, вопрос – ответ, как на допросе. Мы с Марией пытались сменить тему, но отец продолжал упрямо прощупывать моего избранника. Чем дольше Андрей рассказывал о себе, тем менее вежлив был с ним папа. Он все больше и больше разочаровывался в молодом человеке, о чем не преминул сообщить недовольным подергиванием бровей. Атмосфера накалялась.
Вскоре наш гость перестал стараться и замолк. Папа громко прочистил горло, подчеркнув водворившееся безмолвие. Так они и сидели друг напротив друга – хмурые, ожесточенные, будто бы покрытые острыми шипами. Залпом допив остывший чай, Мария увела отца под предлогом прогулки по саду, и тот, буркнув что-то вроде «Пошли, здесь нам точно делать нечего», преисполненный важности, удалился. Тогда я увидела, что под столом у Андрея трясутся сжатые в кулаки руки. Более я не предпринимала попыток сблизить их – верила, что со временем они как-нибудь найдут общий язык.