Произвол - стр. 2
Но меня не покидало чувство, будто в клетчатом что-то есть, что-то такое, чего нет у пустышки Терентьева и никогда у него не будет. Я просидела на скамейке одна-одинешенька три танца подряд, словом ну очень долго, и все же парень так и не сподвигся подойти ко мне. Разиня! Он продолжал стоять среди своих, засунув руки в карманы брюк, да еще и трусливо отворачивался, когда я отвечала на его задумчивый взор своим вопросительным.
Он направился на улицу! Он уходил! Пришлось взять инициативу на себя. Я нырнула вслед за ним, пробираясь сквозь гудящую толпу.
– Прошу прощения! – крикнула ему.
Парень обернулся и, увидев меня, пришел в замешательство, аж потерял дар речи. Похоже, не привык, чтобы девушка делала первый шаг сама. За нашими спинами кружились пары. Я с удовлетворением отметила про себя, что вблизи он был еще более хорош собой. От него исходило какое-то уютное тепло, не имевшее ничего общего с температурой тела; в мужественных чертах угадывалась мягкость, а в сильных руках – нежность, и создавалось ощущение, будто мы знакомы сто, нет, тысячу лет, просто до сего дня не знали имен друг друга.
В отличие от этого тихони, я не привыкла телиться, поэтому быстро собралась с духом и расплылась в своей самой обезоруживающей улыбке. По крайней мере, я считала именно так.
– Вы прекрасно танцуете, я прямо-таки не могу вами налюбоваться, – выпалила я прежде, чем подумать. – Можно пригласить вас на медленный танец?
Молчал. Да с таким непроницаемым лицом, что я чуть не прыснула, но вовремя сдержала порыв смеха. Веселье сдала разве что подпрыгнувшая бровь. Уж не перепугала ли беднягу своим напором? Однажды в новогоднюю ночь я наспех поцеловала в губы сына папиного коллеги. Казалось бы, пустяк, праздничный угар, однако моя строгая матушка тогда чуть не лопнула от возмущения. «Воспитанные девушки не ведут себя столь вызывающе», – отчитывала она меня, тряся в воздухе указательным пальцем с заостренным ноготком.
Вдруг мой горе-поклонник подыграл. Выпрямившись, он насмешливо усмехнулся.
– Сожалею, все танцы у меня расписаны, – сказал он, и его глаза очаровательно засияли. – Но ради красивой дамы всегда можно найти свободную минуту.
После нескольких свиданий мы стали встречаться каждый день. Ему было 27, мне 18, и разница в возрасте нас обоих нисколько не смущала. Ему оставалось учиться в Московском инженерно-строительном институте1 им. В. В. Куйбышева год, у меня же с сентября только начиналась студенческая пора. Я хотела поступить в Московский институт изобразительных искусств2, но папа настоял на том, чтобы я выбрала филологический факультет МГУ.
Нас не останавливали ни проливные дожди, ни слякоть, ни испепеляющая жара, ни его учеба в вузе, ни моя подготовка к вступительным экзаменам. Мы гуляли по городу, ели мороженое в кафетерии, перебирали друг другу пальчики в кинотеатре, катались на колесе обозрения в парке Горького, ходили в цирк и на концерты. Даже в самые загруженные дни мы вырывали хотя бы полчасика. Могли пересечься на переменах между лекциями, могли свидеться, пока я с нашей экономкой Марией ходила по магазинам.
Мария занимала особое место в семье Адмираловых. Официально она числилась в НКВД, формально – ведала хозяйством у прокурора. На самом же деле она была отцовой любовницей. Почти сразу после смерти мамы от почечной недостаточности Мария начала жить с нами. С тех пор прошло три года.