Произвол - стр. 25
– Да нет, никакая она не бедная, – отмахнулся он. – Она облагораживает супруга, пусть и регулярно застает его в объятиях новой пассии. Громова убеждена, что Михаил Абрамович любит ее и верен ей, по крайней мере сердцем.
– Интрижки не волнуют ее? Не верю, – фыркнула я.
– Да не относится она к его похождениям как к измене, – растолковывал Сережа. – Громов – чекист, его работа – знать все и про всех. Он, как паук, расставляет свои сети. Заводя новый роман или дружбу, он втирается в доверие к врагам народа, к тем, кто может дать показания по гражданам с сомнительной репутацией. Именно так и считает Антонина Викторовна.
– Я, выходит, гражданка с сомнительной репутацией? Или ты – враг?
– Нет! – побелел Загорский. – Скажешь тоже!
Я весь вечер чувствовала себя разбитой, но сейчас весело расхохоталась. Муж выдавил кислую, вымученную улыбку.
– А он мастер лапшу-то вешать, раз жена закрывает глаза на его измены. Ну, пускай трахается с кем хочет, старый черт! – плевалась я, изнывая от злобы. – Но я-то ему отказала, Сережа! А он меня ссильничать пытался, ублюдок!
Сережа сморщился – не выносил брани. Особенно если она слетала с женских губ, и уж тем более – когда ругалась собственная жена. Претила эта брань его чуткой натуре. Он так сильно тер лоб, что казалось – раздавит череп.
– Дорогая, настойчиво прошу тебя подбирать слова тщательнее, – отчитал меня муж строго. – Речь идет об уважаемом советском служащем. Мне очень жаль, что у вас с Громовым произошло… недопонимание. Если бы я знал, что все так обернется, поехал бы один.
Я ждала продолжения, однако его почему-то не последовало. Сережа взял с комода ручку и начал бесцельно вертеть ее в руках. Я меж тем горячилась, горячилась и горячилась, пыхтела, сновала из одного угла спальни в другой. Он пронзил меня своим коронным взором, от которого становилось не по себе.
– Что ты сделала ему, Нина?
– Что я ему сделала? – не поверила я своим ушам.
– Ты говоришь, ему не удалось тебя соблазнить. Что же ты сделала, чтобы он тебя не тронул?
Бомба в глубине моей груди взорвалась, сбивая сгорбившегося мужчину на краю софы с ног огненной волной.
– Что я могла сделать? Разве у меня было много вариантов? – накинулась я. Сережа отшатнулся. – Вырывалась, просила отпустить, напоминала о тебе, об Антонине, кричала, что не хочу его! Но этот потаскун настаивал! Кобель! Подонок!
– Не ругайся, пожалуйста, не ругайся, – пролепетал он почти беззвучно.
– Знаешь, что я сделала, Сережа? – не слышала я мужа. – Я толкнула его и укусила, когда он меня перехватил! Видел бы ты лицо мерзавца! Небось, больно… И поделом ему!
С видом победителя я рухнула на мягкую постель. Морщины на лбу Сережи расправились, редкие волосы съехали в сторону затылка. В глазах плеснулась безнадега.
– Прости, что? – прошептал он сдавленно. – Ты укусила его?
– Да, за руку. Чудом сбежала! Повезло!
Загорский потерял все разом – дар речи, способность двигаться и мыслить. Он пребывал в оцепенении, наверное, минуты две, после чего как-то неестественно громко сглотнул. Возвратившись к реальности, Сережа потушил свет, лег рядом со мной и с опаской обнял меня за плечи, словно проверяя на ощупь, остыла ли раскаленная сковорода. Он заговорил медленно, вдумчиво и так проникновенно, точно убаюкивал меня: