Произвол - стр. 19

Я вздрогнула от неожиданности. Он лукаво сощурился.

– Нет ли другой ракетки? – осведомилась я, осторожно отодвинувшись от него. – У этой слишком слабое натяжение.

Громов удивленно засмеялся и подмигнул судье. Тот многозначительно приподнял брови. Министр забрал у меня неугодную ракетку, достал нужную, с жесткой натяжкой, и, для виду постучав мячом об землю, протянул мне. Я поблагодарила его и перешла на свою сторону корта. Подняв руку, судья свистнул, и сет начался.

Я не собиралась проигрывать, как Савицкий с Сафроновым, я настроилась на победу и выкладывалась по максимуму, не щадя себя. Куда этим ленивым, неуклюжим, отрастившим бочонок на животе мужчинам до меня – легкой в движении, невзирая на высокий рост, натренированной, горячей крови женщине? Там, где они переваливались, кряхтя и борясь с одышкой, я неслась, прыгала, била со всей дури, и публика, несколько приунывшая от предсказуемости первых матчей, оживилась.

Громов тоже собрался, подстроился под темп. Он явно не ожидал встретить во мне равного соперника. Наша игра превратилась в настоящую схватку, и счет, возможно, так и застыл бы на нулях, если бы Громов не допускал одну и ту же ошибку – он позволял себе отвлекаться. Вот он готовился к моему удару или разминался для подачи, а сам, донжуан, смаковал, пожирал меня глазами. Теннис отступил для него на второй план. Громов фокусировался не на моей позиции, а на моих формах. Костюм на узких плечиках с короткой юбкой-шортами облепил тело, как вторая кожа, но если бы не масляный мужской взгляд, я бы не увидела в этом ничего откровенного. Теперь же я ощущала себя голой, выставленной перед ним напоказ.

В первом сете я выбилась вперед со счетом 6:3. Прозвучал сигнал к перерыву. Я отошла к столику и приняла из рук услужливого официанта стакан воды. Машинально покосилась на мужа – он смотрел матч с трибун, – и замерла, так и не сделав глоток.

Сережа не выглядел столь напряженным с тех пор, как единственный раз получил выговор на работе. Как он тогда переживал! Заперся в кабинете и ходил туда-сюда, игнорировал меня, не ответил на звонок от сестры, хотя души в ней не чаял, и извел самого себя в спортзале. Жесты его были нервными, мина – хмурой. То его паршивое настроение я запомнила на всю жизнь. И сейчас Сережа глядел исподлобья, горестно вздыхал, перекладывая одну ногу на другую, так что я тотчас догадалась: дело дрянь…

Следующие два сета я проиграла с разгромным счетом. Зрители свистели, хлопали в ладоши, расхваливая мастерство Громова и его немыслимую выносливость, позволившую отстоять три партии подряд – в том числе последнюю, долгую и напряженную. Некоторые люди сбегали с трибун, чтобы пожать ему руку и засвидетельствовать свое восхищение лично.

Министр действительно порядком запыхался. Утолив жажду, отдышавшись, он пригласил на корт следующих игроков и подошел ко мне.

– Чем я заслужил такую награду? – пробормотал он мне на ухо.

– Не понимаю, о чем вы, – соврала я, вытирая полотенцем взмокшие плечи.

– О святая невинность! – позабавился Громов, встав гораздо ближе, чем того требовали приличия. Я ощутила исходящий от него запах пота, перемешанный с одеколоном. – Сначала вы атаковали меня, как дикая кошка, а затем превратились в мурчащего котенка и позабыли, как подавать мяч. Вы играете со мной в какие-то игры, моя дорогая, и мне страстно хочется вас раскусить.