Происхождение видов - стр. 17
– Володя, Володя, – раздался изначально звонкий, но сейчас явно переходящий во вкрадчивый сип женский голос.
Я остановился, как неожиданно подбитый бронетранспортер, не в силах повернуться на триста шестьдесят градусов. Это была, естественно, Эльвира Эзопова.
– Как это благородно с твоей стороны, что дождался, чтобы проводить меня домой.
– Ну…
– Сейчас мы поймаем такси и поедем. Тут недалеко…
– Ну…
– Правда ведь, какая замечательная выставка. Какие интересные люди! И ты такой загадочный и внезапный.
Под следующее «Ну…» меня уже запихивали в такси. Полуобняв Эльвиру, чтоб не скатиться под сиденье, я начал отчетливо бредить и отключился. И на этот раз скромная мозговая белочка швырнула меня в Америку. В гости к Кондолизе Райс. Кстати, я только потом понял, почему именно к ней. Конди – это же один в один Эльвира, только постаревшая и в негативе. Точно говорю.
Ну не люблю я Кондолизу Райс, государственного секретаря США, просто на дух не перевариваю. Я так и сказал об этом своему однокашнику Сереге, ныне проживающему в Нью-Йорке.
– Я тоже ее терпеть не могу, – ответствовал из телефонной трубки мудрый Сергей. – Но у нас, в Америке, как только выйдешь на улицу, так каждая вторая – такая же Кондолиза!
Я тяжело вздохнул и прервал разговор. Очень не хотелось мне ехать в Штаты. Но буквально вчера позвонили из пресс-службы Белого дома, сказали, что билет и гостиница уже зарезервированы и что госпожа государственный секретарь настойчиво желает встретиться. Видите ли, ей понадобилось посоветоваться со мной перед заседанием «восьмерки» в Санкт-Петербурге как с настоящим представителем российского народа. О настроении масс, о мировой политике, о том о сем. Пришлось согласиться, трудно было отказать нашим коллегам по борьбе с международным терроризмом.
После многочасового бултыхания в самолете (будь проклят этот промежуточный рейс через Шеннон!) я уже направлялся к нью-йоркскому Центральному парку. Именно там я волевым решением назначил нашу встречу.
– Никаких Вашингтонов, этой цитадели мирового империализма, – отрезал я по телефону. И со мной любезно согласились.
В Центральном парке цвели сирень, яблони и каштаны. Престарелые волосатые хиппи на инвалидных колясках тусовались на посвященной Джону Леннону лужайке под названием «Земляничная поляна». Пара бомжей лежали на лавках и делали вид, что читают газету. Многочисленные белки сновали туда-сюда и в шутку охотились на местных уток. Неожиданно звериный гомон затих, бомжи, собрав кипы своих «Нью-Йорк таймсов», с неожиданной прытью попрятались по щелям.
На дубовой аллее появилась всем знакомая дама с приклеенной улыбкой на лице.
– Приветствую вас, Владимир, – ощерилась женщина.
– И я вас, – и чтобы не затягивать паузу, из любезности чуть не поинтересовался здоровьем Кондолизиных мужа и детей. Но вовремя спохватился: ведь у нее ни того ни другого нет.
Мы присели на скамеечку. Я передал ей привет от Путина. Она мне ответила приветом от Буша. Я ей вернул от Аллы Пугачевой, она передала от Дженнифер Лопес. Я ей – от Владика Третьяка, она мне – от Марка Спитца.
Тут я закурил. Но натруженной рукой гольфистки-любительницы Кондолиза вырвала у меня сигарету, бросила ее, затушила туфлей, подняла и завернула в невесть откуда появившуюся салфетку и передала ее охраннику, весьма кстати спрыгнувшему с ближайшей елки.