Проект "Стокгольмский синдром" - стр. 63
- Конечно, моя балерина, - отвечает мужчина, а я признаю голос отца Леонида. Тут же хватаюсь ладонью за рот, ошеломленная только что увиденным и услышанным. А как же Авраам? – пролетела первая мысль, а следом за ней и следующая: Какого черта, тут происходит? Не решаясь выйти, еще сильнее сожмурила глаза, отказываясь верить, что моя мама крутит роман с моим свекром. Затем раздаются шлепающие звуки их занятия сексом, а я закрываю ладонями уши, заглушая шум их связи. Боже мой, что они творят! Руки трясутся так, что мандраж заставляет меня поменять позу, и естественно скрипит крышка на унитазе – разоблачив меня перед двумя людьми – моими родными людьми, но узнаю я их совершенно с другого ракурса. Через пару минут распахивается дверца, глаза Владимира Островского сначала не узнают во мне жену его сына, а потом он сам замирает на месте, чуть приоткрывая рот, когда мама задает ему вопрос, поправляя расстегнутую блузку.
- Ну что ты застыл, любимый? – как всегда голос Каролины неприступный, холодный. Мой свекор долго смотрит в мои глаза, пытаясь сообразить, что ответить, ведь дураку понятно, что я все слышала. Не выдержав долгого молчания, мама сама соизволила подойти к мужчине и посмотреть на предмет его стопора. – Оля? – первое что я отметила в поведении своей матери, это отсутствие какого-либо смущения или стыда передо мной, а потом уже она переиграла свои эмоции, показывая страх, смешанный с удивлением. – Какого хрена моя дочь слоняется по клубам? – перешла в атаку, а мой свекор схватил за локоть Каролину, притормаживая ее напористость. Я сама встала и прошла мимо парочки, играющие далеко в недетские игры, причем что мы являемся родственниками. Блядь! Впервые в жизни мысленно ругаюсь матом, и вся моя внутренняя боль, как душевная, так и натуральная отходят на второй план.
- Объясни, мама, сначала ты! – заорала на нее, хотя хотела начать разговор на тихих тонах, чтобы не привлечь внимания людей за этими проклятыми стенами. – Что это? – взмахиваю рукой, указывая на обоих. Владимир держится стойко, и по глазам вижу, ему стыдно быть разоблаченным, тем более мной. А мама, она в своем репертуаре, скрестила руки на груди и приподняла подбородок, в осуждающем виде.
- Как ты смеешь? – в ответ получила удар по своей щеке, и от жалящей боли, я немного вскрикнула, тут же хватаясь за щеку, что теперь пылает огнем. Владимир схватил Каролину за поясницу, предотвращая нападение на меня, чему я безусловно ему благодарна. Опять ощущаю в себе позывы, и рвусь мимо них двоих к унитазу, где меня выворачивает наизнанку. Мама замирает на мгновение, понимая, что не просто так я тут и бледная, как смерть. – Ольга, - Каролина обращается ко мне, все же вырываясь из цепких рук Островского-старшего. Я в свою очередь закрываю дверцу перед ее носом, потому что боюсь ее, ведь мама может выкинуть и не такой финтить. – Ты беременна? – с испугом задает вопрос, на который я не хочу отвечать, но все же произношу тихое «да». – Авраам знает? – не унимается Каролина, осыпая меня кучей вопросов.
- Еще нет! – кричу, - Но узнает все завтра! – тут же распахиваю дверь перед ней. Настороженно гляжу в черные глаза своей матери, готовясь к чему угодно. – А ты ему скажешь о вас?
- Замолчи, - зло выплевывает, - и только посмей свой рот открыть.