Продажная тварь - стр. 24
– «Либо штраф, либо предупреждение, вы не имеете права на то и другое одновременно». Это слова Билла Рассела[38].
– Ну да, тебе ли не знать своего отца. Офицеры возмутились и вытащили оружие, а твой отец побежал, как любой нормальный человек. Они четыре раза выстрелили ему в спину, и он замертво упал на перекрестке. Теперь ты все знаешь. Позволь мне закончить свою работу. Этим делом займется полицейское управление штата и накажет виновных. А ты отдай мне тело.
И я задал капитану Флоресу вопрос, который много раз в жизни задавал мне отец:
– Вы знаете, скольким сотрудникам управления полиции Лос-Анджелеса давали срок за убийство при исполнении?
– Не знаю.
– Правильный ответ – ни одному. Никто не понесет ответственности, поэтому я забираю отца.
– Куда?
– Я похороню его за домом. А вы можете исполнять свой долг сколько угодно.
До этого я никогда не слышал полицейского свистка. Только в кино. Капитан Флорес дунул в свой медный свисток и махнул рукой, требуя, чтобы полиция, Фой и остальные дам-дамовцы отошли в сторону. Преграда распалась, и я медленно двинулся во главе небольшой похоронной процессии в сторону Бернар-авеню, 205.
Отец мечтал выкупить землю, на которой мы жили. «Пондеро́са» – так он ее называл. «Ипотека, усыновление детей другой расы – все это для слабаков, – любил повторять он, просматривая каталоги недвижимости, книги по безналичному инвестированию, просчитывая на калькуляторе варианты сделки. – Когда все получится, напишу об этом в своих мемуарах… Двадцать тысяч мы наберем легко… Заложим драгоценности твоей мамы за пять-шесть тысяч… И даже если нам придется платить штраф за досрочное снятие средств с твоего образовательного счета, мы уже соберем кучу денег, и земля вместе с домом будет у нас в кармане».
Никаких мемуаров отец не написал, только придумывал названия, которые выкрикивал из душа, трахаясь с какой-нибудь девятнадцатилетней «университетской коллегой». Отец высовывал голову из ванной, окутанный парами горячей воды, и спрашивал, что я думаю об «Интерпретации ниггеров». Или вот еще, мое любимое: «У меня все пучком – у тебя все пучком». Да и не было никаких драгоценностей. Моя мать – красавица недели по версии журнала «Jet». Выцветшая обложка с ее портретом висит у меня на стене возле кровати. На маме – никаких побрякушек, даже самой дешевой бижутерии. Скромная прическа, роскошные бедра, немного блеска на губах и купальник со стразами. Она позировала на трамплине бассейна во дворе какого-то дома. Ее подробная биография почерпнута мною из текста в нижнем правом углу: «Лаурель Лескук, студентка из Ки-Бискейн, штат Флорида. Любит прогулки на велосипеде, фотографию и поэзию». Впоследствии нашел эту мисс Лескук. Она работала помощником адвоката в Атланте. Да, она помнит отца, но ни разу с ним не встречалась. Когда в сентябре 1977 года вышел этот журнал, он завалил ее письмами с предложением выйти за него замуж, а еще присылал совершенно гадкие стихи и цветные фотографии своего эрегированного пениса. Учитывая, что на моем счету на обучение лежало всего 326 доллара 72 цента, собранные во время моей немноголюдной блэк-мицвы, и что никакой книги мемуаров и маминых драгоценностей в природе не существовало, напрашивался логичный вывод, что мы с отцом никогда не станем полновластными владельцами ранчо на Бернар-авеню, 205. Но удача нам сопутствовала. Суд присудил выплатить мне два миллиона долларов за неправомерные действия полиции. В каком-то смысле я и отец купили ферму в один день.