Про карусельщика Яшу, царя и нечистую силу - стр. 1

© Юрий Кунов, 2025

ISBN 978-5-0065-6498-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Над столицей Трисемнадцатого царства с раннего утра ярко светило солнце, что для первых дней лета, по мнению летописцев из местного монастыря святых Емели и Герасима, было ничуть не удивительно. Вот ежели бы оно так светило ближе к ночи, да еще в конце осени, тогда другое дело. Тогда это попахивало бы чародейством. Правда, чародейством не злокозненным. Злокозненное чародейство в Трисемнадцатом царстве было запрещено еще при дедушке нынешнего государя.

Конечно, кое-кто и нонче продолжал исподтишка заниматься сим грязным делом, поскольку очень уж оно было прибыльным. Однако тогда нечестивец рисковал угодить в один из подземных казематов Тайной канцелярии, а оттуда мало кто выходил на белый свет в добром здравии, ежели вообще выходил. Но, как говорится, не надо нарушать указов царских и будешь ты до конца дней своих, если уж не дюж, то жив-живехонек.

Солнечные лучи поглаживали золотые маковки церквей, острые шпили сторожевых башен, черепичные крыши боярских теремов и даже кое-что перепадало тесовым крышам посадского люда. Но больше всего тепла и света, доставалось, конечно, белокаменным палатам Его Величества Михаила II Красноречивого. Во всяком случае, Его Величество даже спросонья был в этом абсолютно уверен.

Витражи стрельчатых окон тронного зала дворца сияли всеми цветами радуги, придавая просторному помещению исключительно праздничный вид, хотя в сей утренний час здесь шла самая что ни на есть обыденная работа державной направленности. Думный дьяк Фома корпел за конторкой над составлением годового бюджета, а Его Величество дремал на троне, подпирая голову в летней короне крепкой, натруженной ладонью.

Через приоткрытые окна до царских ушей доносилась раздольная песня про беспредельную и, что удивительно для текущего исторического периода, совершенно бескорыстную любовь к родному краю, от чего, собственно, Михаила II и клонило в сон, не смотря на то, что к государственным делам Его Величество всегда относился самым серьезным образом. В отличие от своего тятеньки, Митрофана III Веселого, который частенько неглижировал своими обязанностями помазанника божьего.

– Долго ли еще Нам ждать, Фома? – с трудом открывая глаза и приподнимая голову, справился царь Михаил у дьяка.

– Заканчиваю, Ваше Величество, заканчиваю… Айн момент.

– Айн момент… Между прочим, в Треклятом государстве никто уже гусиными перьями не пишет.

Глаза государя сызнова медленно закрылись.

– Как так? – не отрываясь от работы, спросил Фома. – Быть такого не может.

– А вот так. Начальник Тайной канцелярии Нашему Величеству вчера доложил.

– А чем же они пишут, Ваше Величество? Пальцем?

Фома, еще ниже склонившись над конторкой, тихонько захихикал.

– Пошути у меня, – сонно буркнул государь. – Железными перьями там теперь пишут.

– Что ж, прикажите и мы будем писать железными перьями, – продолжая ехидно улыбаться, отозвался Фома.

– И прикажу. Только осилишь ли ты, любезный, сей передовой навык?

Фома хмыкнул, скривив рот.

– Я? Элементарно, Ваше Величество. Дурачье дело нехитрое.

– А-а-а-а, – не открывая глаз, могуче зевнул государь во всю ширь бородатого, не лишенного приятности лица. – Не хвались на рать едучи…

Его Величество, разгоняя сон, несколько раз потряс еще не совсем лысой, светло-русой головой. Причем головой он потряс с немалой осторожностью, чтобы ненароком с нее корона не слетела. Падение короны с царской головы издревле считалось в народе дурной династической приметой, а государь, несмотря на всю свою начитанность, мужской пол и отличное состояние здоровья был довольно суеверен.

Ради справедливости стоит отметить, что примета сия возникла не на пустом месте. Согласно монастырским летописям и дворцовым анекдотам, в Трисемнадцатом царстве корона падала с головы трех помазанников божьих – Кузьмы III, Игната I и Тимофея II. Всем им впоследствии, кому под давлением боярской общественности, кому под давлением супруги или полюбовницы, пришлось сменить работу царя на менее престижную и не столь щедро оплачиваемую. Ниже всего по социальной лестнице опустился Кузьма III. Ему практически в одних подштанниках пришлось эмигрировать в Треклятое государство и до конца дней своих работать в столице оного гардеробщиком.

– Готово, Ваше Величество! Не бюджет, а огурчик! – вставляя перо в чернильницу, доложил Фома.

– Зачти, – мало-помалу открывая глаза и принимая величественную государственную позу – спина прямая, подбородок вверх, руки на золотых подлокотниках, повелел царь Михаил.

– Полноте, Ваше Величество! Подписывайте и гуляйте на все четыре стороны. Чего Вам ваше царское время на всякую ерунду тратить?

– Бюджет не ерунда, а первейший в государстве документ. Зачти.

Михаил II сурово насупил брови. Фома был в курсе, что сей физиогномический симптом означает – государь не на шутку начинал сердиться. А ежели государь начинал сердиться, то мог запросто приказать Фоме сей же момент двадцать раз отжаться от пола дубового. Любил государь подданных умственного труда таким образом наказывать. Дьяк же мог отжаться от пола приблизительно три раза с половиной, после чего наверняка последовало бы со стороны государя еще более строгое наказание. Например, лишение Фомы в обеденный перерыв традиционной порции клюквенного киселя, который дьяк зело любил еще с пеленок.