Притяжение звезд - стр. 6
Третьего дня водитель кареты «Скорой помощи» рассказал мне ужасную историю: они с бригадой санитаров поехали по телефонному вызову: позвонила молодая женщина, которая сообщила, что сама в полном здравии, но одна из ее соседок по квартире вроде бы заболела, и две другие тоже неважно себя чувствуют… Когда же карета прибыла по нужному адресу, они обнаружили там четыре трупа.
Я поняла, что сестра Кавана не рискнула оставить без присмотра носилки перед приемным покоем и сбегать за подмогой, потому что кто-то мог случайно споткнуться о труп. Я вспомнила, как сама была младшей медсестрой: меня тоже охватывал парализующий страх, что, следуя одному правилу, я нарушу другое.
– Я найду санитаров, и они отнесут его в морг, – пообещала я ей. – Идите выпейте чаю.
Сестра Кавана с трудом кивнула.
– А вам разве не надо носить маску? – поинтересовалась она.
– В прошлом месяце я переболела гриппом.
– Я тоже, но…
– Ну и хорошо… (Я старалась говорить с ней добродушно, не раздраженно). Им же нельзя заразиться дважды.
Медсестра Кавана только моргала, словно кролик на рельсах, застывший от ужаса перед приближающимся поездом.
Я пошла по коридору и сунула голову в комнату санитаров.
Группка курильщиков в мятых круглых шапочках и в белых куртках, смахивающих на мясников. Почуяв табачный аромат, я сразу мечтательно вспомнила о «Вудбайне»[5] (главная медсестра отучила всех наших от дурной привычки, но иногда я позволяла себе эту слабость).
– Прошу прощения, в приемном покое находится труп.
Один из санитаров с металлической накладкой в пол-лица слюняво фыркнул:
– Ошибся дверью, а?
Фамилия этого санитара была Николс, или «безносый Николс» (жуткое прозвище, но подобные словесные трюки помогали мне запоминать имена). Блестящая тонкая медная маска, скрывавшая отсутствие у него носа и левой щеки, неприятно напоминала настоящее лицо и даже имела голубоватый оттенок, как у свежевыбритой кожи, а под носом были приклеены усы из настоящих волос.
Рядом с ним сидел человек с дрожащими руками. О’Шей – кличка трясун О’Шей.
Третий санитар – по фамилии Гройн – вздохнул:
– Еще одной душой на том свете больше!
Все трое служили на фронте санитарами. Говорили, они записались в армию вместе, но разница заключалась в том, что О’Шея и Николса отправили на передовую, где нехватка санитарного инвентаря была настолько острой, что когда у санитаров заканчивались носилки, им приходилось выносить раненых с помощью подручных средств – на шинелях или на мотках проволоки, а вот Гройну повезло попасть в тыловой госпиталь, и он даже ни разу не слышал пушечного выстрела. И приехал с фронта без единой царапины, целехонький, как письмо, вернувшееся к отправителю. Но они все равно остались друзьями, и из всей троицы Гройна я, хоть режь меня, терпеть не могла.
– Мы будем его звать Анонимным поступившим, – издевательски произнес Гройн. – Скрывшимся за занавесом. Примкнувшим к большинству.
У этого человека был неисчерпаемый запас остроумных эвфемизмов для великого уравнителя – смерти. «Отбросила коньки», говорил Гройн об умершей пациентке, или «откинула тапочки», или «ушла считать червей».
Еще он воображал себя певцом.
– Пока, милок, прощай! – заунывно затянул он. – Прощай и будь здоров!
Николс гнусаво подхватил вторую строчку:
– Смахни слезу, дружок ты мой…