Притворись, что мы вместе - стр. 7
1996–1998
Кульминацией первого курса стала зимняя сессия. Дни и ночи проходили в непрерывной зубрежке, противной латыни и общении с несчастным Йориком, украденным из анатомички. Йорик существовал почти без зубов, бедняга, но, слава богу, поверхность черепа почти не пострадала, что делало его вполне применимым для обучения. Поначалу все это казалось полным безумием: зачем обзывать каждую едва различимую ямку или выступ на косточке мертвым набором звуков какой-то абракадабры? Предки всегда гордились моей хорошей памятью, но теперь я обнаружила, что являюсь полным имбецилом: вызубренное трижды невозможно было воспроизвести уже через полчаса. А вылетать после первой же сессии совершенно не хотелось. Про амбиции круглой отличницы уже никто не вспоминал. Вечером накануне экзамена по анатомии я очнулась посреди кухни, мама стояла напротив и с ужасом таращилась на меня. Театрально обхватив голову руками, она срывающимся голосом звала отца на помощь:
– Андрей, иди срочно сюда, надо бы «неотложку»…
Картина маслом являла следующее: в руках у меня была большая папина кофейная чашка, до краев наполненная макаронами, поверх которых лежала еще и котлета. Не на шутку испугавшись за остатки своих мозгов, я побросала все учебники и назло врагам завалилась спать.
Короче, без лишних слез: учеба давалась непросто, особенно неприятно было окончательно осознать, что блондинке учиться на врача довольно хлопотно. Два первых года я никак не могла смириться с тем, что староста нашей группы, толстая очкастая дочь главного патолога института Наташка Пивоварова, всегда имела три шанса на экзамене, а я – половину малюсенького, едва уловимого шансика. Но, как это чаще всего бывает в жизни, трудности только злят и закаляют человека, заставляют бороться за место под солнцем еще яростнее. Теоретические предметы давались трудно, и порою уже хотелось сдаться. Неожиданную поддержку я получила от своей одногруппницы Ирки Асрян, которая тоже страдала, но от интеллигентно припудренного шовинизма из-за ее фамилии и носа. Преподаватели зачастую довольно неприкрыто иронизировали по поводу интеллектуальных способностей народностей Кавказа. Однако Ирка была единственным ребенком в семье коренных питерских интеллигентов, в течение многих поколений живших на Васильевском острове, и главной чертой ее характера был цинизм, причудливо переплетенный с искренним желанием научиться «помогать людям жить» – жить, естественно, по ее, Иркиным, представлениям. Ненависть к Наташке Пивоваровой и необоснованные репрессии со стороны педагогов объединили нас. Для меня очень важным оказалось и то, что Ирка совершенно спокойно относилась к цвету моих волос и пятидесяти килограммам живого веса, обычно находившегося в узких драных джинсах или практически несуществующей юбке. Минимальным количеством одежды я демонстрировала всем старым девам на пропахших формалином кафедрах свой протест, а Ирку это только веселило в отличие от многих других девушек в нашей группе.
Как-то на втором курсе во время обязательной санитарной практики, которая заключалась в выдраивании больничных туалетов и работе в пищеблоке (Пивоварова, естественно, на этой практике отсутствовала), я в очередной раз пустила сопли по поводу вселенской несправедливости, на что у Ирки нашелся, как всегда, очень мудрый ответ: