Присягнувшая Черепу - стр. 32
Сердце у меня подскочило, но я не сбилась с шага, сохранив непринужденную походку, которой держалась с вечера.
«Коссал», – подумалось мне.
Долговязая фигура напоминала жреца, да Коссал и обязан был повсюду за мною следить. Чудо, как я не заметила его раньше. Но, сворачивая за угол, я как бы невзначай обернулась через плечо и поняла, что вовсе это не Коссал. Не Коссал и не Эла – этого человека я видела впервые. Меня преследовал незнакомец, но, когда он ступил в пятно света под качавшимся фонарем, я с холодным ознобом узнала его одежду: обтягивающие штаны из рыбьей кожи с отблесками красного на черной чешуе и наручи змеиной кожи от локтя до запястья, куртка со шнуровкой на груди… И татуировка на лице была мне знакома. То, что я впотьмах приняла за тени, было чернилами – черные линии тянулись по смуглой коже от шеи до линии волос. Я знала этот рисунок. Его знал каждый уроженец Домбанга. Знак Вуо-тона.
Большинству жителей Домбанга город представлялся единственной надежной гаванью. Выйти за границы города, пересечь мост, связующий его с внешним миром, – смерти подобно. Даже городские рыбаки не отплывали больше нескольких миль от прирученных окрестностей. Дальше жизни нет. Об этом знал каждый. Каждый, кроме вуо-тонов.
Согласно преданию, они были потомками домбангцев и происходили от тех же запуганных переселенцев, что нашли убежище в дельте. Но когда Домбанг разросся от кучки хижин до деревушки и от деревушки до города, эти люди объявили, что городская жизнь расслабляет. Слишком далеко город оттеснил дельту, твердили они, слишком безопасна в нем жизнь. Они пытались вернуть город к старым обычаям, а не добившись успеха, ушли, основали в дельте новое поселение на несколько сотен человек, поближе к опасности, чтобы не забывать внушенных дельтой уроков. И чтобы помнить своих богов.
Жители Домбанга много лет разыскивали это поселение. Безуспешно. Настолько, что охотно поверили бы, будто вуо-тонов вовсе не осталось, если бы те не появлялись изредка в городе – поодиночке или по двое, в одежде из кожи удавов и анаконд, с изрисованными под тростниковые стебли лицами. Обычно они приходили для меновой торговли – выменивали железо, сталь, стекло и прочее, чего не могли произвести сами. Как правило, через день-другой они снова скрывались в дельте на узких, как змеи, челнах, растворялись в камышах, сбивая с толку тех, кто захотел бы их выследить. Я знала всего один случай, когда человек из Вуо-тона задержался в городе.
По соседству с нами жила одна женщина – Чуа Две Сети. О ней рассказывали легенды. Она выросла в дельте среди вуо-тонов и отказалась от своих, перебравшись в город ради любви. Не сказать чтобы любовь ее смягчила. Плечи и руки, полжизни работавшие веслами и тянувшие сети, были крепки как сталь. Она три года подряд выигрывала лодочные гонки на Большом канале, несмотря на то – по ее словам, благодаря тому – что перед состязанием выпивала целую бутылку квея. Однажды она голыми руками задушила десятифутовую водяную змею и сшила из ее черной кожи жилет, блестевший, как вода в полночь. Лучшего пловца я не встречала ни среди женщин, ни среди мужчин. Насколько мне известно, никто, кроме нее, не выживал в дельте без лодки.
Когда ее старое каноэ обнаружилось в плавучем островке западнее города, мы решили, что Чуа пропала, и все же после целой ночи споров, опасений и упреков несколько рыбаков, ее товарищей, пустились на поиски. Только как искать, если на воде следов нет, ил людей сразу затягивает, а ежедневная предвечерняя буря смывает все запахи? Товарищи Чуа взялись ее искать не потому, что надеялись найти, а потому что слишком страшно было представить затерянного в дельте человека, и каждый втайне боялся, что однажды шторм вынесет его опрокинутое каноэ; страшился мысли об одиночестве в лабиринте проток и надеялся, что, случись такое с ним, и его попытаются отыскать.