Присягнувшая Черепу - стр. 34
– Назад! – рыкнул уродливый молодой стражник, которого не красила и большая бородавка на носу; беспокойно переминаясь с ноги на ногу, он тыкал в толпу копьецом. – Держись подальше, не то заколю!
Передний ряд попятился от стальных наконечников, но те, что стояли за спинами, держались храбрее.
– Валите в свой Аннур, зеленые! – выкрикнула какая-то женщина.
Я обернулась, но высмотреть крикунью в толпе не сумела.
– А то идите сюда, – добавил другой голос. – Мы вам эти копья в жопу загоним.
На лбу у бородавчатого проступил пот. Он все оглядывался через плечо, явно мечтая, чтобы люди у него за спиной поскорей заканчивали, пока не дошло до беды.
Я не сразу разобрала, чем там занимаются: в просветы мне видны были только фрагменты картины. Тела как упали, так и лежали. Двое зеленых рубашек, стоя на коленях в лужах крови, обшаривали трупы – уж не знаю что надеясь найти в их карманах. Я чуть передвинулась, чтобы рассмотреть постамент. Моя метка осталась на месте, красная краска при свете дня бросалась в глаза. Впрочем, меня интересовал не знак, а мужчина рядом. Он изучал кровавую ладонь, стоя спиной и ко мне, и к толпе, но я узнала разворот широких плеч и маленький шрам в виде крючка – моих рук дело, – поблескивавший на бритой голове над ухом. Этот, в отличие от остальных зеленых рубашек, был без доспеха. Я как будто услышала теплый усмешливый шепот над ухом: «Проворному сталь ни к чему». Не было на нем и орденской формы. Вместо зеленой накидки он надел поверх полотняной рубахи светлую облегающую куртку с открытым воротом. Ни эмблем, ни знаков различия. Я не сдержала улыбки: Рук Лан Лак никогда не был примерным солдатом.
К нему робко приблизился один из зеленых рубашек.
– Командор, – обратился он почтительно (я едва расслышала голос).
Рук не шевельнулся. Застыв как статуя, он изучал краску, будто надеялся сквозь нее разглядеть скрытый в глубине камня секрет.
– Командор, – уже громче позвал стражник. – Толпа волнуется.
На сей раз он обернулся. Я помнила его зеленые глаза – зеленые, как море перед бурей, как густой лес под вечерним ливнем, – и все равно что-то шевельнулось у меня под ложечкой.
«Эла сочла бы это благоприятным знаком», – подумала я, всматриваясь из-под ладони в его лицо.
Похоже, нос ему еще раз сломали, и на подбородке бугрился новый шрам. И все равно ни шрам, ни приплюснутый нос не портили его высоких скул, гладкой бронзовой кожи, серьезного излома бровей. Пожалуй, без следов насилия лицо его было бы слишком миловидным. Зеленые рубашки готовы были удариться в панику, а он словно только сейчас заметил народ на площади.
– Волнуется… – Он покачал головой. – Не выношу этого слова.
– Командор… – Стражник покосился через плечо.
– В нем слышится «волны», – пренебрегая шумом, пояснял Рук. – Оно укачивает, убаюкивает…
Помолчав, он хмуро обвел взглядом площадь:
– …Чего я здесь определенно не замечаю.
– Командор? – снова заговорил зеленый (словарный запас его, видно, был небогат).
Рук кивнул, обошел его и, выступив вперед, возвысил голос – теплый глубокий баритон:
– Кто хочет рому?
Мало кто ждал рома в награду за бесчинства, и люди, уловившие его слова, как будто смешались. Они, щурясь и поджимая губы, проталкивались вперед, чтобы получше расслышать. Рук всегда умел обращаться с толпой.