Присвоенная Драконом - стр. 4
Я дома. После стольких лет.
Едва экипаж остановился, я распахнула дверцу и выпрыгнула наружу, забыв о хороших манерах, которым нас учили.
– Мама!
– Несса!
Перескакивая через две ступени, я взлетела на крыльцо и упала в родные объятия.
– Мама…
– Девочка моя.
Она гладила меня по волосам, а я сжимала ее крепко-крепко, боясь, что это сон. Сколько раз мне снилось возвращение? Сколько раз я вот так врывалась в родной дом, а потом просыпалась в академии и давилась горечью разочарования.
– Я так соскучилась.
Она обняла меня за плечи и мягко отстранила:
– Дай я на тебя посмотрю. Совсем взрослая стала. – провела кончиками пальцев по моей щеке, – Красавица.
Я немного смутилась. Так странно было заново знакомиться с собственной матерью. За те годы, что я провела вдали от дома, мы обе изменились. Она стала старше, возле глаз появились лучики морщинок, а в русых волосах –тонкие серебристые пряди. Зато улыбка осталась прежней – доброй и ласковой. Именно такой, как сохранилась в моей памяти.
– Отец скоро приедет со службы, Даринка с мужем тоже на подходе.
При упоминании сестры и ее супруга у меня снова екнуло в животе. Во мне еще были живы рассказы, которыми нас в детстве пугала старая щербатая няня. В тех историях саорцы неизменно представлялись безжалостными завоевателями, чья жестокость не знала границ, а о силе и ловкости ходили легенды. Няня рассказывала о том, как они могли видеть в темноте, словно дикие звери, как шли без устали, когда другие уже падали без сил.
Эти сказки до сих пор пугали меня, но мама выглядела совершенно спокойной. Кажется, ее и правда не волновало, что наше семья породнилась с Саорой.
Мне было очень любопытно и на языке крутился миллион вопросов, но в Май-Брохе учили, что излишняя болтливость не украшает девушку, поэтому я смолчала. Решила, что сама все увижу, когда они придут.
Мы поднялись на второй этаж, и мама распахнула дверь в мою бывшую комнату:
– Мы ничего здесь не трогали после твоего отъезда.
В груди снова защемило, когда я увидела знакомую обстановку. Все та же мебель, те же портреты в лаковых рамках, тот же цвет стен. Я прошлась по кругу, аккуратно притрагиваясь к резным ручкам шкафов, к хрупкой статуэтке балерины на туалетном столике, к занавескам в мелкий розовый цветочек. Те самые занавески! И плюшевое покрывало на широкой кровати то самое! И медный подсвечник на тумбочке!
Не в силах устоять перед накатившими чувствами, я потерла кончик носа и промямлила:
– Сейчас зареву.
– Надеюсь от радости? – улыбнулась мама.
– А от чего же еще!
Меня переполняли восторг и ощущение свободы.
– Ты пока устраивайся. А я распоряжусь подать чай.
Мать ушла, а я села на краешек кровати, провела ладонями по мягкой поверхности и некрасиво шмыгнула носом. Потом подумала, что сказала бы чесса Витони, услышав такое безобразие, и рассмеялась.
Я дома! И это не сон.
Сидеть в комнате, даже в такой родной, не хотелось. Поэтому я быстренько искупалась, смыв с себя дорожную пыль, переоделась в свежее и спустилась в гостиную.
Там, под пение иволги и шелест сочной листвы, мы с мамой пили ароматный чай с мелиссой, ели маленькие воздушные пирожные с малиновым кремом и разговаривали. Я рассказывала про учебу, про академию и свой дар, она – про жизнь в усадьбе, про отцовскую службу, да про соседей.