Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - стр. 39

Я любила все это.

Рим был моим городом. Моим домом.

Мы обогнули рынок на западном берегу и въехали в лабиринт Трастевере, где в укрепленных палаццо рядом с сыромятнями, винодельнями, гостиницами и борделями жили богатые купцы. Упряжные носилки слегка покачивались на поворотах узких улочек. Вдруг Пантализея спросила:

– Зачем нам сюда? В этом районе живут одни евреи и воры.

– И богатые люди, – заметила я.

Мы остановились перед палаццо – мрачным сооружением с бойницами, внушительной башней и воротами, усыпанными медными заклепками. Перотто помог нам выйти, кардинал Сфорца спешился, тяжелые ворота распахнулись, и мы увидели целую толпу слуг, которые взяли на себя заботу о лошадях и носилках. Мы тем временем вошли внутрь.

Лоджия, вся в зарослях глицинии, обхватывала главный cortile, где подстриженные деревья в керамических горшках несли вахту у фонтана. Я откинула на спину капюшон, обвела взглядом сильно запущенный дворик, обратила внимание на группу людей в аркаде. Иные повернулись в мою сторону – они напоминали наемников вроде тех, что окружали Хуана. Это мое наблюдение вскоре подтвердилось, когда один подошел ко мне и поклонился:

– Донна Лукреция, benvingut[29].

К моему удивлению, он заговорил по-каталонски. Он был худ, хотя нарочито одет именно так, как одеваются наемники: кожаный дублет с поясом-перевязью, на котором болтались кинжал в ножнах и кошель, хвастливо выставленные напоказ кружевные воротник и манжеты, сапоги с широкими отворотами, чтобы прятать мелкое оружие. У него были странные глаза – не голубые и не серые, а какого-то промежуточного цвета, наподобие сумерек. Из-под шапочки выбивались темные кудри. Он не блистал красотой: заячья губа уродливо искривила его рот, но я почувствовала в нем какое-то странное обаяние.

– Меня зовут Мигель де Корелла, я недавно приехал из Валенсии служить моему господину. Вы можете называть меня Микелотто. К вашим услугам, госпожа.

Он перешел на итальянский, и, услышав это, кардинал Сфорца раздраженно бросил:

– А скажи-ка мне, где же твой хозяин? Мы заранее известили о нашем приезде.

– Он ждет наверху.

Кардинал двинулся к ближайшей лестнице, и каталонец добавил:

– Но он хочет сначала приватно сказать несколько слов моей госпоже. В зале можно подкрепиться – стол накрыт, ваше высокопреосвященство.

С учтивостью, не уступавшей кардинальской, Микелотто встал между Сфорца и лестницей и так легко прикоснулся к моей руке, что я едва почувствовала.

Я одобрительно улыбнулась Пантализее и поманила Перотто:

– Присмотри, чтобы ей не было скучно.

Он покраснел: как я и предполагала, он неровно дышал к моей горничной.

Мы с Микелотто, который шел сзади, поднялись по лестнице, где верхняя галерея с крашеными свесами соседствовала с жилыми комнатами. По всему было видно: обитатели сюда въехали недавно. В коридорах повсюду валялась упаковочная солома, там и здесь стояли пустые кофры, перевернутые короба. Вероятно, хозяин обладал средствами – об этом говорили лежавшие у стен зала свернутые гобелены, тканые турецкие ковры на столах.

Микелотто налил кларета из серебряного графина.

– Позвольте узнать, кому я обязана такой честью? – спросила я, когда он протянул мне кубок.

Его заячья губа растянулась в улыбке. Чуть поклонившись, он, пятясь, вышел из комнаты.