Принцесса для императора - стр. 29

Почему не подумала о родных, когда хватала проклятую вазу?

Я должна вернуться и молить пощадить родных.

Но… если Император умер? Тогда мою семью точно убьют.

А если он жив, то моя мольба может остаться без ответа.

Пытаюсь вспомнить законы, слухи, всё, что касается наказаний. Всё об Императоре.

Кочевники пустыни славятся жестокостью сердец и законов, и, говорят, во время завоевания Император вешал вдоль дорог тех, кто отказывался сдавать ему города. С мятежниками после провозглашения Империи он поступал так же. А королевскую семью вырезал, как говорят, лично, даже новорождённую принцессу не пожалел. А ещё говорят, он до сих пор хранит их высушенные головы…

Трогаю шею, горящие ссадины – кто знает, не пополнит ли моя голова коллекцию Императора.

Пытаюсь вспомнить о нём что-нибудь ещё, чтобы понять, каковы мои шансы вымолить прощение, если он жив – а вспоминать-то и нечего.

Кочевник, прибравший к рукам сначала несколько племён, потом мелкое королевство на границе с пустыней, затем пару княжеств и, наконец, наше богатое королевство, ставшее сердцем его Империи между песком и морем. Женился он на дочери полководца, сдавшего Викар. Его жена умерла родами (или сам Император её убил, или её отравила его любовница, или мятежники постарались – мнения расходятся).

Император любит женщин, охоту, бои и, как говорят, ни разу не осмелился выйти в море, потому что не умеет плавать. И ещё он единственный из известных правителей не обладает магическим даром, вместо него ворожат три мага.

И я не имею ни малейшего представления о том, как Император отнесётся к моей дерзости.

Убьёт?

Прикажет высечь?

Теперь я запоздало понимаю, как глупо поступила, сбежав из дворца: я должна была помочь Императору и вымаливать прощение.

Если он, конечно, не умер…

Грудь затопляет холодный ужас. Представлять зелёные глаза Императора потускневшими и мёртвыми почти больно. Я не вправе отнимать жизнь, даже человека, прошедшего по нескольким королевствам огнём и мечом.

 Обессиленная, опускаюсь на колени, обхватываю себя руками. Я слишком слаба, чтобы выбраться из города и добраться до семьи.

Не могу даже от ошейника уйти, а ведь он может привести ко мне магов из невольничьего дома или стражников. Чудо, что они до сих пор меня не выловили.

Слабая и никчёмная.

Ветер доносит едва различимый звук, он похож на плеск волн:

– Мун, тебе надо уходить.

Вскидываю голову к потрескавшемуся потолку: неужели сами боги потворствуют мне? Но почему?

Или мне кажется от одиночества, от желания получить хоть какую-то помощь.

– Мун… Мун… Мун…

Приподнимаюсь. Колени дрожат.

Если кто-то из богов на моей стороне, я обязана действовать.

Ради семьи.

Их надо предупредить, им надо спрятаться, пока ситуация не разрешится.

Снова окидываю взглядом штору и скатерть, шнурок… нож. После судорожной возни мне удаётся прорезать в шторе отверстие для головы. Надеваю её поверх платья, по бокам накладываю края ткани друг на друга и подвязываю шнурок под грудью. В сложенную скатерть прячу нож. Теперь можно идти.

Утихший было голос шепчет:

– Мун…

Выхожу из домика.

– Мун… – шелестящий голос исходит из сердца старого Викара, тянет.

Бреду по кривой улочке среди жёлтого света и синеватых теней, и с каждым шагом будто становлюсь сильнее, плечи расправляются. Я понимаю, что меня ищут, позади погоня, но тяжесть этого знания больше не прижимает меня к земле: если мне помогает кто-то из богов, я справлюсь, если за меня взялся кто-то из демонов – моя жизнь всё равно кончена.