Принцесса для императора - стр. 28
Застываю: а что, если в старом Викаре обитают духи? Вдруг они бродят тут по ночам?.. И что тут делал Император? Сговаривался с ними?
Ноги слабеют. Я опускаюсь на ближайшее, покосившееся, крыльцо, обхватываю колени руками.
Император… Зажмуриваюсь – и вижу его яркие, изумительные глаза. Весёлые глаза. По ним ни за что не скажешь, что их хозяин – великий завоеватель.
Вспоминаю руки, прикосновения, сжигающие меня дотла.
Никогда такого не чувствовала.
Даже сейчас, стоит вспомнить его поцелуй, его почти небрежные ласки – и под кожей разливается тепло.
Зачем я его так сильно приложила, идиотка этакая?
Прячу пылающее лицо в ладони. Как наяву вижу возвышающегося надо мной Императора. Слышу чарующий голос, как он журит меня.
Наконец задумываюсь о его признании, как он в личинах других людей спасал меня от Вездерука. Воспоминание о попытке меня подкупить разжигает в груди и щеках настоящий пожар, помогает задавить сожаление об ударе по его голове. Император никогда не поймёт, как унизительно, когда тебя покупают, точно скотину.
Подкрадываются слёзы. Нащупываю скрытый под тканью кожаный ошейник, тяну – до боли в шее. Он трёт кожу, душит меня. Он заклёпан, так просто его не содрать. Ослеплённая слезами и паникой, я ищу, чем бы его перерезать: шарю возле крыльца, врываюсь в дом. Ошейник продолжает душить… неужели Октазия и впрямь использовала зачарованные ошейники?
Дышать нечем, кожаный жгут тянет меня прочь, но я вползаю глубже в дом, в маленькую комнатку с очагом. Прислоняюсь к стене и, просунув ладонь под ошейник, стараюсь ослабить давление. Краем глаза замечаю движение тёмного, поворачиваюсь: угол как угол, но из-под истлевшей кадушки выглядывает что-то узкое, рыжеватое.
Дыхание перехватывает от надежды, подползаю к кадке и хватаю предмет: старый нож, без ручки, только лезвие и хвостовик. Подсовываю его под ошейник. Если чары сильны, кожу не перережет даже самый острый металл, но надеюсь, что Октазия сэкономила.
Лезвие скоблит кожу ошейника с мерзким звуком, пробую пальцем – надрез есть. Надежда есть. Продолжаю лихорадочно пилить. Дёргать. Ругать ошейник последними словами. Благодарить судьбу за нож и проклинать за его тупость. Хвостовик режет ладонь, но я пилю до размыкания ошейника.
Свобода.
Пусть призрачная, относительная, но свобода. Мне легче дышать. Отяжелевшей, дрожащей рукой бросаю ошейник в окно. Смотрю на измазанную ржавчиной ладонь: из оставленных хвостовиком порезов выступает кровь.
Приникаю к ранкам, высасываю из них грязь. Металлический вкус усиливает ощущение опасности. Кровь напоминает о том, что нельзя останавливаться.
Заставляю себя встать, распутываю ослабший шнур, скидываю штору, подушку, скатерть. В свете дня ткань кажется ещё более дорогой. Изодранное, влажное платье висит на мне лохмотьями. Для того, чтобы его можно было запахнуть, оно недостаточно свободно, так что единственный способ его починить – зашить, но у меня нет иголки и ниток.
Ничего нет.
А надо скорее выбираться из города, чтобы успеть предупредить семью.
Бедняжка Фрида – её супружеская жизнь только началась, а тут я… всё испортила.
Ну чем я думала, чем? Ударяю кулаком о пол. Слёзы срываются с ресниц.
Почему не подумала о последствиях? Как разрешила страху взять верх? Разве жизнь моих родных не стоит больше, чем то, чего хотел от меня Император?