Размер шрифта
-
+

Примавера - стр. 19

– Тебя здесь что-то привлекло?

– Этот свет, – растерянно ответил я, – беспрерывно льющийся свет.

Диана подошла ко мне вплотную и поцеловала в губы.

– Вечно льющийся свет, – повторила она тихо. – Как вечная любовь. – И быстро вышла из зала.

* * *

Поэтому я не менял лампочку. Она была для меня самым важным и нужным элементом, единственной связью с той минутой, с тем ускользающим кратким мгновением, когда, находясь в том странном музее, я увидел льющийся ниоткуда свет и осознал всю полноту своего счастья, оказавшегося таким же кратким.

Иногда я целыми днями лежал на диване и смотрел на свет. Он в подробностях рассказывал мою историю. Я вспоминал каждый миг своей жизни с Дианой. Смотрел на свет и ждал, что решение обязательно придет.

– Все совсем не так… – говорил я.

– Ну так переубеди меня… – отвечала Диана.

Я бы все отдал за то, чтобы еще раз поговорить с любимой женщиной, не спорить, а просто слушать, слушать ее болтовню без остановки и наслаждаться этим.

Недавно я осознал, что любил ее без внешней шелухи, любил саму ее суть, а она, быть может, не понимала этого. Она хотела, чтобы ее любили как кого-то. Она хотела стать кем-то. Она уже никогда не поймет, что ее истинная сущность, о которой она сама знала так мало, – а часто и вовсе забывала, – та, которую я любил много лет (и люблю до сих пор), – это и было самое главное. То, что практически невозможно определить словами. Неуловимое, как мгновение подлинного счастья.

Все чаще я хочу перестать ее любить. Любить больно. Любить кого-либо больно. Не важно кого. Любить маму больно. Любить отца больно. Любить друзей на расстоянии – так легко и уютно. Никого нигде и никогда не впускать в свое сердце.

Вокруг любви столько всего, так много сказано. Так много разных коннотаций, как говорят искусствоведы. Кто-то из великих писателей сказал: «Как тяжело пользоваться словами, которыми до тебя пользовался кто угодно и как угодно…», и иногда мне кажется, что любви нет, есть какие-то базовые потребности в защите, материнской ласке, заботе, безопасности, – и это вот желание безопасности все или почти все путают с любовью, но господи, зачем же тогда я думаю о Диане снова и снова?

Вспоминаю, как вдруг в канун Пасхи заказал ей блины. Странно, что именно этот эпизод врезался в мою память, но памяти ведь не прикажешь: она может упустить что-то по-настоящему важное, но сохранить какие-то почти ничего не значащие моменты, какую-то жизненную шелуху, которая со временем вдруг становится неожиданно нужной, и ты понимаешь, что без этой шелухи жить было бы просто невыносимо.

Блины Диана терпеть не могла. Да и готовить-то не очень на самом деле умела, но в те счастливые времена совсем рядом с нами жила ее мама. Примерно через час, как я позвонил, мама Дианы уже суетилась на кухне с миской теста и удобной сковородкой, на скорую руку проводя мастер-класс, и когда я приехал с работы, Диана стояла возле плиты с поварешкой в руках, а гора блинов на столе росла на глазах.

Такая вот история о блинах и том, как нам хотелось радовать друг друга. Простая история, сотни и тысячи таких разворачиваются повсюду. Прошло столько времени, а я никак не успокоюсь, все время хочется спросить: любовь моя, ну как же так?

Мне стыдно, но дочь я вспоминаю реже… Вернее, не воспринимаю ее отдельно от Дианы. Единственный ребенок, долгожданный и всеми желанный, но важнее то, что родила ее Диана. Я знаю, что многие меня осудят, особенно женщины. Мужчины, возможно, сдержанно промолчат, не смея признаться, что любовь к детям неразрывно связана с любовью к женщине…

Страница 19