Прикосновение к любви - стр. 7

– Иногда. – У иголки было очень маленькое ушко, и у Теда никак не получалось продеть нитку.

– Я хочу сказать, я просто не знаю, куда ухнули последние несколько лет. Похоже, я так ничего и не достиг, ни в личной жизни, ни в науке, ни в творчестве. Я чувствую, что перестал ориентироваться.

– Да-да, я понимаю.

Тед послюнявил кончик нитки, надеясь, что так она легче пролезет в игольное ушко.

– Я больше не вижусь с родными. Я больше не получаю известий от сестры. В университетах больше нельзя найти работу. Я не понимаю, какие выводы получатся из моей диссертации. Мои отношения с женщинами заканчиваются крахом. Всюду я вижу один лишь негатив. Всюду мне видятся сплошные изъяны. Все представляется бесполезной тщетой. Ты понимаешь, что это за чувство?

Тед, который наконец сумел продеть нитку, отыскал в нагрудном кармане запасную пуговицу и теперь снимал рубашку. Ответил он, стягивая рубашку через голову:

– Продолжай-продолжай. Я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я читаю эту книгу. Она… ну, я думаю, она кое-что прояснила насчет того, что мне, возможно, предстоит пережить. Эта женщина, она так много говорит о «я».

– А я – говорит?

– О «я». О чувстве своей личности. Понимаешь, о восприятии самого себя, о понимании, кто ты есть.

– А, понятно, – пробормотал Тед.

Ему не удалось затянуть узелок, нитка соскользнула, и теперь надо было начинать все сначала.

– Ты слушаешь?

– Конечно слушаю. Ты не против, если я на минуточку зажгу свет? У меня тут что-то не получается.

– А ты сам как считаешь? – спросил Робин, пока Тед вставал и включал свет.

– Что я считаю?

– Как, по-твоему, мне поступить?

– Ну… – Тед вновь послюнявил нитку, затем сказал: – Может, все дело в твоем одиночестве? Почему бы тебе не завести подружку, а?

– Что?

– Знаешь, человека, который будет убираться у тебя в квартире, а вечерами болтать с тобой. Девушку, непохожую на эту Апарну, которая только и знает, что спорить. Какую-нибудь надежную, хорошую девушку, умеющую поддержать когда надо.

– И что мне это даст?

Тед уловил в голосе Робина презрительную нотку и, хотя он был занят очередным узелком, поднял взгляд. И очень серьезно произнес:

– Я знаю одно, Робин. До брака с Кэтрин я никогда не был по-настоящему счастлив.

Робин отвел глаза.

– Я больше не хочу связываться с женщинами, – сказал он и вышел из комнаты.

Тед отложил иголку, покрутил эти слова в голове и мысленно сделал заметку – не забыть занести их в папку, так как они подтвердили, точнее, пробудили его собственную теорию, которую он однажды составил по поводу Робина. Впрочем, нет, первой эту теорию предложила Кэтрин – еще в Кембридже.

– Не говори глупостей, – сказал Тед тогда, – Робин такой же нормальный, как ты и я.

Но постепенно эта мысль перестала казаться такой уж невероятной, и Тед преодолел свою первоначальную антипатию к ней. Странным образом эта мысль даже примирила его с дружбой, которая связывала Робина и Кэтрин, с тем явным удовольствием, какое они получали от общества друг друга. К концу последнего семестра они втроем были практически неразлучны. Однажды Кэтрин сказала:

– Теперь понятно, почему он такой ранимый.

– Ранимый?

– Да. Они всегда очень ранимые.

Позже Тед спросил Робина, действительно ли тот считает, что это так, что они всегда очень ранимые, и Робин ответил, что да, так и есть, и добавил, что некоторые люди, которыми он весьма восхищался, были гомосексуалистами. Теда потрясли эти слова, которые он счел шокирующим признанием. Но он сказал себе: «Ничего страшного, просто он чуть менее удачлив, чем все остальные», и эта демонстрация либерального мышления позволяла ему гордиться собой. Впрочем, и у либерализма имелись свои пределы. Например, Тед никогда бы не оставил Робина в одной комнате с Питером. Тед считал, что там, где речь идет о детях, осторожность никогда не бывает лишней.