Приключения. Фантастика - стр. 35

Когда зазвучала подобранная мной музыка, мне очень реально представились испуганные голубые глаза на бледном личике малыша, стало очень грустно и тоскливо. Я немного прибавил громкость звучания, и некоторое время слушал, машинально меняя диски.

Раздался звонок во входную дверь. Я насторожился, услышав, что жена с кем-то разговаривает. Через минуту дверь в комнату, где я находился, открылась. Вместе с женой вошла женщина. Это ее я видел сегодня рядом с долговязым мужиком. Ее глаза были мокры от слез. Она поздоровалась и с дрожью в голосе проговорила:

– Прошу вас, не рвите мне душу. Слушая вашу музыку, я не нахожу себе места. Закрою глаза, его музыка звучит. Открою – нет моего сына, и не будет никогда.

Она снова заплакала и, не попрощавшись, ушла. Я отключил музыку, убрал записи, и долгое время к ним не прикасался.

Спустя время, я пытался еще раз добиться эффекта влияния музыки на настроение человека в домашних условиях. Эффект получился обратный. Меня попросили не шуметь и не портить людям настроение, испортив тем самым настроение мое. Просто так, без музыки.

Мрачно выглядела усадьба с большим бревенчатым домом с четырьмя окнами на улицу, с палисадником, огородом, окруженным частоколом и строениями, находящимися в конце двора: сараем для скота и русской баней. Месяцами не отворялись ворота под навесом, ни один человек не появлялся в окнах дома, лишь одни скворцы черной молнией носились откуда-то издалека к стареньким скворечникам, прибитым к стволам двух лип вековух, да ровеснице им, старой березе, растущих за дальней оградой огорода. Однако усадьба оживала, когда в ней появлялись люди, а люди здесь появлялись весной, летом и осенью. Люди, это – моя мать и я, ученик старших классов в средней школе. Мы приезжали сюда трижды в год: весной, летом и осенью, не волнуясь за сохранность усадьбы, поскольку, она находилась под присмотром двоюродных братьев моей матери, которые жили в соседних домах. Чтобы земля не пропадала даром, мы использовали ее: весной копали землю, сажали картошку, подсолнухи и так, кое-что из зелени. Летом приезжали полоть и окучивать, варить варенье из малины, которая разрослась по всему палисаду. Ну, а осенью были здесь для того, чтобы собрать урожай картошки. Во время очередного заезда в заброшенную усадьбу, я залез в небольшое пространство меж бревенчатым сараем для скота и такой же старенькой русской баней. Бревна строений от времени потемнели, растрескались, но тепло держали хорошо и, как говорят, готовы были еще век прослужить. Между ними, огороженное с обеих сторон, было место для свалки всякого домашнего хлама, и я полез туда только лишь оттого, что мне очень уж хотелось привести в порядок весь двор старого дома в селе Медведево. Именно здесь, в этом доме родилась моя мать шестьдесят лет тому назад. В этой баньке мылся когда-то мой дед, которого я никогда не видал, он рано умер, а в сарае хозяйничала моя бабушка – поила и кормила скот, доила Буренку. Но это когда еще было?

Теперь этот дом стоял заброшенным, один одинешенек. Не бегали по двору дети, не хрюкали свиньи в сарае, не мычала корова. Сестру матери, которая жила последние годы одна в этом доме, дочь ее, Вероника сдала в Дом престарелых людей, а сама, снова исчезла на севере европейской части нашей матушки России, завербовавшись. Тетка Нюра, так привыкли мы называть родную сестру матери, стала немощна, да еще этот недуг – эпилепсия, который мучил ее ежедневно по нескольку раз и сыграл решающую роль в поступке Вероники. А у моей матери, нас было шестеро. Мать не рискнула забрать сестру из Дома престарелых людей, боясь, что не справится со всем хозяйством, у нее и самой-то сердце постоянно пошаливало.