Причастие - стр. 24
– Ты туда ли?
– Да пошли вы!
Ну что такого особенного, о чём он раньше не знал, чего прежде никогда не испытывал, с ним произошло? Нет, ну это же натуральное безумие! Ну для чего, зачем он идёт? А если кто-нибудь увидит? Хотя кто же, кроме непутёвой скотины, в такой лютый мороз по улицам шататься станет? Да, может, его ещё никто и не ждёт. Вот смеху было бы, когда бы он притащился, а там никого.
Но она стояла на самом виду, под фонарём. И, точно школьница, в коротеньком пальтишке, вязаной шапочке, в опровержение своего возраста, чтобы согреться, прыгала, играя в классики. Его даже озноб прошиб, на неё глядя. Не доходя десяти шагов, он побежал и, подбежав, как в армии, продолжая бежать на месте, сказал:
– Бежим! Бежим-бежим, а то замёрзнем!
И она, ни слова не говоря, за ним припустила. Бежали до тех пор, пока не выбились из сил.
– Согрелась?
– Даже пальто скинуть хочется!
– Ну-ну, скинуть! Не останавливаться! Быстрым шагом идём, чтобы успокоить дыхание. Нельзя сразу останавливаться. Сердце может остановиться.
– Поди, не остановится. Вот если бы ты не пришёл, точно бы остановилось.
– Ты это серьёзно? Что-то я тебя раньше не видел.
– А я и не ходила.
– Ни к нам, ни в Горбатовку?
– Не-а.
– И что такое случилось?
– А ничего не случилось. Взяла да пошла. А раньше стеснялась.
– Чего?
– Что маленькая такая. Ой, и чего я только не перепробовала, ну не расту и всё. И что мне такой маленькой на танцах делать? Паспорт с собой носить? А то и не пустят. Да и кому, думала, я такая нужна? Со мной и танцевать никто не захочет. И что, стоять – и всем завидовать?
– А видишь, как вышло?
Она восторженно протянула:
– Да-а!
– И почему больше ни с кем танцевать не пошла?
– Как это? – удивлённо глянула на него снизу. – Ты мне свидание назначил, а я с другим танцевать пойду?
Царапнуло. Совсем, как тогда в Нижнеудинске, на льду Застрянки, когда Танюха обронила вдогонку: «Паш. Я приду». Но он и на этот раз отмахнулся. Благодарно приобнял её одной рукой, прижал, с наигранной весёлостью спросил:
– Верная, стало быть, такая?
– А что, и верная, и что? Вот ты скажи, только честно, ты меня почему выбрал?
– Не я тебя, а ты меня.
– Я? – удивлённо округлила она глаза, но тут же согласилась: – И я. Но я – ладно. Ты почему?
Но он и на этот раз уклонился от прямого ответа:
– Всё бы тебе знать. Знаешь поговорку: много будешь знать, скоро состаришься? Бежим!
– Нет, погоди. Ответь сначала. Почему?
Ну что он ей мог ответить? Что такая она красивая? Так это было неправда. Что у неё потрясающей синевы глаза? И что? И вообще, что бы он ни сказал, всё было бы ложью, прозвучало фальшиво, вычурно, курам на смех. Однако же надо было что-то ответить, и он сказал:
– Я тебе потом скажу. Бежим!
И они опять побежали наперегонки и бежали до тех пор, пока она первая не задохнулась.
– Всё… не могу больше… я, наверное, сейчас… упаду… ой… – насилу переводя дыхание, сгибаясь в поясе, говорила она.
И всё-таки, несмотря на такие длительные перебежки, они не преодолели и половины пути. Даже до конца Горбатовки не дотянули. А предстояло ещё миновать железную дорогу и через всё Доскино, или, как его называли, посёлок, тащиться чуть не на самую крайнюю линию, как именовались параллельные улицы.
Дальше шли быстрым шагом, точнее, она – быстрым, а он – обычным. И когда наконец пришли и встали у закрытой калитки, он спросил, глянув на тёмные окна: